— Земля под властью жидов и арабов, — после некоторой паузы грубовато сказал Гитлер, иногда ефрейтор просыпался в нем. — Там правит бал жажда наживы, алчность. Люди позабыли о своем предназначении. Возятся в грязи, как животные. Жрать, гадить и предаваться похоти. Вот все, что они могут. Больше ничего. Думаете, они прилетели сюда, потому что тянулись к звездам? Нет. Они ищут природные минералы. Матушка Земля уже больше не удовлетворяет их жадного брюха. Скоты, скоты…
Гитлер снова замолчал, но ненадолго.
— То, что мы покинули Землю, есть великое благо для нашего народа. Мы должны быть счастливы здесь!
Фюрер подошел ближе.
— Но нет ли в их визите некоего знака?
Гитлер удивленно покосился в его сторону.
— Я не впадаю в мистику, — поспешно заверил его Дитрих. — Но…
— Это очень отрадно, — перебил его Адольф. — А то я уж подумал, что рядом со мной стоит Гиммлер.
И Великий Учитель засмеялся трескучим старческим смехом.
Фюрер сдержанно улыбнулся.
— И все же… Не кажется ли вам, что мы должны, — фюрер выдержал паузу. — Вернуться.
Теперь Гитлер молча смотрел на Дитриха. Тот почувствовал себя неудобно под этим пристальным взглядом и поспешно добавил:
— Вернуться, чтобы принести освобождение Земле.
— На остриях штыков? Неужели ты, мой мальчик, полагаешь, что я не думал об этом?
— И что же?
— И ничего, Дитрих. Ни-че-го! Из этой затеи не выйдет ничего хорошего. Я не боюсь войны, но мне жаль мой народ. Я не хочу посылать их в помойку, разгребать чужой навоз. Мы построили здесь идеальный мир! В нашем распоряжении вся планета. И еще много планет, если этой нам покажется мало. К чему нам Земля с ее гнилью? Кто помнит о ней? Только я…
— Но разве вам не хочется взять реванш? Нам это по силам, поймите! Я сумею взойти на ступени Рейхстага и поднять наше знамя! Мои солдаты сметут разжиревших землян. Германская нация снова будет править миром. И не одним! Все, что нам нужно, это возможность управляемого полета между звезд. Все, что нам нужно есть у землян на корабле. Мы сможем!
Гитлер молча смерил фюрера взглядом, потом отвернулся к окну.
— Не терпится поиметь лавры властелина мира, а? — тихо поинтересовался Адольф.
Фюрер выпрямился.
— Я говорил о другом, — ответил он холодно.
— Я прекрасно слышал, о чем ты говорил. Мой ответ — нет.
— Что делать с землянами?
— Уничтожить. А их корабль… если не получится его вскрыть, как консервную банку, то сдайте на металлолом. Или зашвырните подальше в джунгли.
— Они прилетят снова.
— Пусть. — Гитлер равнодушно махнул рукой. — На это уйдут годы. Они подумают, что произошла катастрофа. Будут гадать, думать, анализировать. Они будут бояться. Земляне стали трусливы. Они уже не те, какими были раньше. Не нужно было их сажать, Дитрих. Торпедная атака на орбите, лишила бы вас всяких сомнений и избавила бы от ненужных фантазий.
Наступила тишина.
Фюрер молча смотрел в седой затылок Великого Учителя.
— Идите, Дитрих. Идите. Вы знаете, что делать… — пробормотал Гитлер. Казалось, что он засыпает.
Дитрих вскинул руку вверх, лихо щелкнул каблуками и вышел.
— Позовите ко мне Клейнермана, — громко сказал Гитлер, когда за фюрером закрылась дверь.
Он тяжело вздохнул. Последний раз глянул на черно-красное клубящееся небо и отвернулся.
— Вагнер, чистый Вагнер… — прошептал Адольф Гитлер отъезжая от окна.
Глизе 581-g. 48:11 с момента высадки
После завтрака, к которому Игорь уже начал привыкать, в камеру вошел фон Бруннер. Этому визиту Богданов даже обрадовался. Видеть его антипода, фон Клейнермана, после беседы с Гитлером не хотелось. Игорь чувствовал, что ничего хорошего от старика Адольфа исходить не может. Было совершенно ясно, что если у фюрера к землянам имелся какой-то интерес, то Великий Учитель в них заинтересован не был. А понять, куда вырулит мысль двухсотлетнего политика…
— Прошу вас, за мной, — фон Бруннер не стал отходить от установившегося порядка.
— Как всегда… — буркнул Игорь. — Но наш доктор…
— Господин Кадзусе сейчас у дочери великого фюрера. — Бруннер отодвинулся, чтобы пропустить Богданова. — Он догонит нас позже.
— Где догонит?
— В дороге, — офицер был непроницаем.
— Мы куда-то поедем?
— Вам все объяснят. Прошу.
Игоря снова повели через какие-то коридоры, комнаты и галереи. К картинам и портретам, висящим на стенах, Богданов присматривался теперь с особым ощущением, зная, чьей кисти они принадлежат.
Он ожидал, что его приведут на встречу с очередным местным чином, может быть премьер-министром или еще кем-то, но нет. По длинным каменным лестницам они спустились на несколько этажей вниз, и очутились в большом гараже. Там уже их ждали Мацуме и Баркер. Американец выглядел плохо, создавалось ощущение, что он совсем не спал. Круги под глазами, бледное лицо. Мацуме со сдержанным интересом рассматривал стоящий в гараже большой автомобиль.
— Кларк, у вас больной вид…
Баркер пожал плечами, как показалось Богданову слегка раздраженно.
— Не знаю. Спал плохо.
— Почему?
— Дурные мысли, — коротко ответил американец. — Дурные мысли и дурные предчувствия.
Богданов не нашелся, что ответить.
— Мы подождем. Скоро должен подойти ваш товарищ, — подал голос фон Бруннер.
— Знаете, капитан, — вдруг сказал Мацуме. — А у них автомобили не на бензине.
— А на чем?
— Я уже залез под капот. Это какая-то очень остроумная версия двигателя внутреннего сгорания. Альтернативная, так сказать.
— На чем же она работает, эта ваша версия?
— Не моя. — Мацуме на мгновение запнулся. — Это их версия. Смесь турбины и обычного двигателя. Работает на какой-то газо-воздушной смеси. Очень остроумно. Очень. Наши разработки шли в разных направлениях. Или не так. В одном направлении, но разными путями. Тут, видимо, довольно плохо с сырой нефтью…
— На Земле, можно подумать, хорошо, — буркнул Баркер.
— Да, но у нас так было не всегда. А тут инженеры решили вопрос значительно раньше нашего… Знаете капитан, — Мацуме посмотрел на Игоря как-то очень наивно. Богданов даже не понял, японец шутит или действительно считает так, — когда мы вернемся, я обязательно пойду в патентное бюро. Хорошо, капитан?
Почему-то у Богданова перехватило горло, и он не смог ответить. Только кивнул. Баркер хмуро отвернулся.
Наконец, в дверях показались Кадзусе и Мюллер. Оба шли быстрым шагом, следом едва поспевала охрана. Японец и фюрер о чем-то разговаривали. Мюллер хмурился.
