Широкая спина и по-военному подстриженный затылок снова на мгновение попали в кадр. Именно таким он представлял Рублева по описаниям свидетелей, по тем фотоснимкам, которые оказались в его распоряжении.
Уже после взрыва депутатского лимузина был проведен обыск в квартире Рублева. Вельяминова поразило почти полное отсутствие мебели и всего того, что стало непременным атрибутом современных квартир, даже телевизора. Идеальные чистота и порядок сразу бросались в глаза, каждая из немногих необходимых вещей знала свое место.
Опросив соседей, следователь выяснил, что Рублев не показывался дома с того самого дня как застрелили Риту Аристову. Он оставил телефон милиции и настоятельно посоветовал позвонить, как только в квартире кто-то появится.
Результаты экспертизы не позволяли однозначно установить смерть Рублева. Мощность взрыва и радиус разброса останков оказались слишком велики. Требовалось дорогостоящее генетическое исследование уцелевших клочьев человеческого мяса. С середины осени всегда начиналась напряженка со средствами, и обожженные почернелые куски спрятали на хранение в холодильную камеру.
Только в конце прошлой недели Вельяминов получил предварительный ответ: сохранившееся принадлежит двум разным людям. Это позволяло предположить, что третий мог инсценировать собственную смерть. Если так, то этим человеком мог быть только Рублев.
Увиденные на экране кадры попали на подготовленную почву — предварительные результаты экспертизы, личности погибших на теплоходе и контуры массивной фигуры четко укладывались рядом друг с другом.
* * *
Именно на Ваганьковском пристроил сутенера его старший брат Леха, на которого неисповедимыми путями снизошла благодать. Катя объяснила, что им с Валерой надо «прикинуться дохлятиной» и не шевелиться до поры до времени: Именно это образное выражение навело благочестивого Алексея на мысль о кладбище, где отпевал покойников знакомый священник.
Здесь имелась своя незаметная индустрия — незначительная по масштабам, зато не облагаемая налогами и хранимая от рэкета, поскольку даже самые отъявленные из бандитов уважительно относились к месту вечного успокоения. Женщины в халатах, ближе к закрытию прибирающие на кладбище, в дневное время занимались букетами — нарезали цветную бумагу, мастерили цветы по отработанной технологии. Потом цветы попадали к торговкам возле кладбищенских ворот, точнее к той части, которая торговала «бумагой».
Валеру с Катей разделили — ему отвели топчан в бараке сторожей, ее поселили с уборщицами. Встретились они только за работой: Алексей попросил, чтобы младшего брата посадили резать цветы — пусть девочка за ним присматривает. Первые несколько дней сутенер непрерывно матерился себе под нос:
— Сукин сын — блаженным заделался. Толково, ничего не скажешь… Ах, ты…
Женщины щелкали ножницами и спокойно воспринимали его бормотание. Кате было даже интересно поначалу: незнакомая обстановка, интересная работа — какие красивые цветы можно, оказывается, закрутить без единой капли клея. Она исподлобья разглядывала работниц. Совсем разные — молодые и постарше, молчаливые и разговорчивые. Только одеты все во что-то одинаково тусклое.
Только вот выметать мусор под дождем ей не нравилось. Мокрые пальцы начинали мерзнуть, краснеть. Она чувствовала себя униженной. На третий день ее начало раздражать то одно, то другое. Скорбные лица родственников. Любопытные глаза тех, кто явился сюда, как в музей — поглазеть на могилы именитых. Они шныряли от одной к другой с восторгом, щелкали «Кодаками» со вспышкой. Везде и повсюду ей чудился запах, запах мертвечины.
Она стала замечать за Валерой серьезные сдвиги в сторону тихого помешательства. Ни с того ни с сего он вдруг мельчил ножницами в лапшу цветную бумагу. Потом разговаривал сам с собой о каких-то баснословных суммах в долларах. Приставал к одному из бессловесных существ, утратившему всякие признаки пола, предлагал первоклассных клиентов.
Потом вдруг пугался стука в дверь, незнакомого лица, глянцевых бумажных листов ярко-красного цвета.
Катя надеялась, что Алексей появится со дня на день.
Неплохо бы поместить Валеру в больницу — не в дурдом, конечно, а на обследование.
Однажды Алексей появился. Посидел возле брата, с кроткой улыбкой вручил ему маленькую, размером с этикетку на спичечном коробке иконку.
— Окроплена святой водой.
Лучше бы он этого не делал. Брат взбеленился, выдрал гостю клок и без того жидковатых волос. Уже схватился за ножницы, намереваясь использовать их как холодное оружие. Но Катя вовремя повисла на руке.
Бывший сутенер неожиданно расслабился, обмяк и, отвернувшись к столу, стал перебирать уже перевязанные нитками букеты.
* * *
У ворот кладбища девчонка догнала Алексея.
— Дьявол еще играет, — заметил тот, не сбавляя шага.
— Его надо в больницу. Психоз полечить.
— Научи его простой молитве. Хотя ты сама не очень-то… Зайди в часовню, попроси у отца Михаила бумажку с «Отче наш».
Учить молитву Валера не пожелал, она не стала настаивать, чтобы припадок не повторился. В тот день, подметая аллею, она впервые увидела двух человек: слепого и его поводыря — крепкого, широкоплечего, со спокойным, внушающим доверие лицом.
Потом она встречала их по несколько раз на день.
Поинтересовалась у одного из сторожей. Тот толком ничего не знал.
— Попросились тут ненадолго, обещали в часовне кой-чего подремонтировать.
Вечером она постаралась побыстрей вымести свою территорию и постучала в окно недавно отстроенного одноэтажного домика с крестом над крошечным куполом. Внутри продолжались работы — в окно видно было как работают двое.
Ее впустили, не задавая вопросов. Она походила взад-вперед, не зная с чего начать разговор.
— Я тут случайно оказалась.
— Мы тоже, — спокойно ответил крепко сбитый человек с могучей шеей и пронзительно голубыми глазами.
— Боюсь нос высунуть. Есть причины.
— На все есть причины. Только не место тебе здесь торчать.
— Сама понимаю. Закурить не найдется?
Человек с молотком в руках взглянул на нее с прищуром:
— У меня только «Астра». Куришь такие?
Катя не сказала, что привыкла к дорогим, ментоловым. После первых двух затяжек закашлялась — дым как будто наждаком прошелся по горлу. Загасив сигарету, она — чтобы не обидеть угостившего — спрятала ее в карман.
— В такое дерьмо попала, что не рассказать.
Вот почему ее так тянуло в часовню. Выговориться до конца. Почему-то она была уверена, что эти люди поймут все правильно.
В окна мягко стучал дождь. Иногда ветер пригибал ветки и последними уцелевшими листьями пытался протереть мокрые стекла. Устроившись на подоконнике она поведала обо всем. О злосчастном клиенте, угрозах, побоях. Молоток продолжал аккуратно и точно забивать гвозди, ее никто не перебивал, не высказывал ни презрения, ни удивления, ни жалости.
