— У тебя, Сашка, нюх, как у гончей.
— Точно, талантов не скрываю.
Саша был действительно доволен собой. Им владел необычайный душевный подъем. Он сам удивлялся своему вдохновению, точному и умному расчету, который, как ему казалось, неведомо откуда вдруг появился у него. Нелегко было предугадать все хитрости такого матерого волка, как Пан. А вот Саша не дал себя обмануть. Но до конца еще далеко. Сейчас в кафе Пан задумал что-то новое. А это означает, что он чувствует слежку. «Так чего же ты возрадовался?» — язвительно спросил самого себя Саша.
— В кафе заходить не будем, — строго сказал он. — Оттуда только два выхода. Второй, черный, — во двор и в переулок. Ты смотри за главным, а я на углу — за воротами. Не уйдет. Только держи зрительную связь со мной. Понятно?
— Понятно. Который час-то?
— Одиннадцатый. Больше трех часов гоняем. А все потому, что он нас слышит. Учти. Так будем работать, он еще три часа нас водить будет.
— Околеет по дороге.
— Ни, ни. Старичка беречь надо. Он должен привести в свою нору. Ну, точка. Ложусь на курс.
В это время в кафе, к столику, за которым расположился Папаша, подбежала Зоя.
— Погреться, — прохрипел Папаша, ожесточенно растирая красные, закоченевшие от мороза руки. — Водочки, закуски какой-нибудь. Только живо.
Он бросил взгляд на входную дверь. Нет, не заходит, сторожит на улице. Значит, не тревожится. А раз так, то, верно, знает, о втором выходе, во двор. Ну, хорошо же, обведем иначе. «Уйду. Сказано — значит, все.», — со злобным упорством подумал он, но тут же с испугом ощутил, что прежней уверенности в нем уже не было.
Зоя принесла заказ. Пока она расставляла тарелки, Папаша тихо сказал:
— Как кончу, проводи в какую-нибудь комнату, чтобы на пять минут одному остаться. А выйду уже сам. И еще булавок штук шесть приготовь, платок или шарф потолще и палку, какую хочешь палку. Поняла?
Зоя испуганно взглянула на него.
— Что случилось?
— Не твоего ума дело. Оторваться требуется. Так есть комнатка? А то в уборную запрусь.
— Есть.
— Ну, то-то. Да не уходи надолго. Я за пять минут управлюсь.
Папаша принялся торопливо есть, оглядывая сидевших вокруг людей. «Подходящего надо выбрать, — решил он. — Непременно.».
…Сотрудник, стоявший в подъезде, не спускал глаз со входа в кафе. Если Папаша выйдет, его легче всего засечь в ярком, желтом кругу ламп. Кроме того, каждую минуту можно было ожидать сигнала от Лобанова. Сотрудник прильнул лицом к стеклу. От напряжения слезы поминутно набегали на еще воспаленные от табака глаза.
Из кафе то и дело выходили люди. Вот появилась молодая, оживленная парочка: парень нежно вел девушку под руку. За ними показался мужчина в добротном зимнем пальто с пушистым воротником шалью. Через минуту дверь снова распахнулась. Вышли еще двое — невысокий плотный человек в черном пальто и другой повыше, толстый, в коротком из рыжего меха полушубке, в очках и с палочкой. Простились у выхода и разошлись. Тот, кто был в полушубке, чуть хромая, прошел немного и свернул в переулок. Все это не то. Засиделся, гад. Небось разомлел в тепле.
Зайдя за угол, Папаша, — это был он, — сдернул очки и настороженно оглянулся. Все в порядке, ни одной души кругом, маскарад удался.
Невдалеке, у обочины тротуара, стояли свободные такси, зеленые глазки их ласково светились. Снова — фарт! Папаша отбросил палку, в два прыжка очутился около передней машины и рывком распахнул дверцу.
И все это видел Саша Лобанов.
Такси помчалось по широкой кольцевой магистрали.
Несколько минут Папаша лежал без движения, пока не прошла одышка. Потом он расстегнул пальто, отодрал подогнутые полы, и, стянув его с плеч, вывернул на лицевую сторону, после этого размотал обернутый вокруг живота платок. Сразу стало легче дышать. Усевшись поудобней, Папаша решил оценить обстановку.
От преследователя ему, по-видимому, удалось оторваться. Поэтому сейчас — домой. Там, в надежном месте, можно будет отсидеться, все обдумать и принять решение. Одно ясно: в Москве оставаться больше нельзя, на время надо исчезнуть.
Подъезжая к площади Белорусского вокзала, Папаша решил проверить, нет ли преследования. Но, к великой его досаде, заднее стекло машины оказалось замерзшим. Значит, последние меры предосторожности придется принять уже около дома.
Машина на минуту притормозила у светофора, затем легко взлетела на виадук и понеслась по среднему скоростному проезду широкого и прямого Ленинградского шоссе.
Еще через десять минут такси остановилось на тихой, плохо освещенной улице. Папаша вылез и поспешно огляделся. Как будто никого не видно. Только в начале квартала за угол свернула какая-то машина. Папаша насторожился. Конечно, мало вероятно, что тот единственный человек, который по расчетам Папаши остался от целой группы следивших за ним сотрудников, мог увязаться за ним от кафе. Но все-таки надо проверить. Мало ли что… Папаша вдруг почувствовал, что теряет веру в себя.
Его дом находился совсем недалеко, за ближайшим углом. Но идти туда Папаша не собирался.
Через несколько шагов он осторожно оглянулся. В полумраке улицы виднелись фигуры редких прохожих. Какой-то человек шел за Папашей. Его трудно было различить и запомнить.
Папаша решил на всякий случай дать ему обогнать себя. Он замедлил шаг, потом совсем остановился, делая вид, что поправляет шнурок на ботинке. Но прохожий неожиданно исчез, наверно зашел в дом. Папаша двинулся дальше. Свернув на другую улицу, он оглянулся. Какой-то человек снова шел за ним. Тот ли это самый или другой?
Папашей все больше овладевал безотчетный страх. Ну, хорошо. Сейчас он раз и навсегда отобьет охоту висеть у него на «хвосте».
Проходя мимо каких-то ворот, он неожиданно свернул в незнакомый дворик и спрятался за выступ стены. Невдалеке над низкой дверью горела лампочка. Папаша, почти не целясь, швырнул в нее обломком кирпича. Раздался легкий звон, и двор погрузился во мрак. Папаша затих в своем углу, зажав в руке шершавую рукоятку финки.
В это время человек, следовавший за Папашей, подошел к воротам и остановился. С противоположной улицы к нему перебежал другой.
— Спрячься здесь, — напряженным шепотом сказал Лобанов. — Если он появится, веди наблюдение дальше. Я пошел во двор.
— Сашка, пошли вместе. Мало ли что…
— Молчать, — прошипел в ответ Лобанов, — исполняй приказ, — и он решительно шагнул во двор.
Но тут с Сашей произошла резкая перемена. Он вдруг зашатался и, еле передвигая ноги, совершенно пьяным голосом повел беседу с самим собой:
— Куда это ты зашел, Вася? Вася, это абсолютно не наш двор. Мы с тобой абсолютно несчастные люди.
Картина была настолько точная, что даже Папаша, напряженно вслушивавшийся в каждое слово, невольно усомнился. Но тут снова в душе его поднялась волна страха, тело затряслось, как в ознобе, запрыгал нож в судорожно сжатой руке. «Лучше кончить этого пьяного фраера, чем оставить в живых того, другого…» — пронеслась лихорадочная мысль.
