Глава первая
Рассказывает Питер Уильямс
«Мать твою! – воскликнула герцогиня». Кажется, так начинается один из рассказов Агаты Кристи. Или я это выдумал? Маловероятно, чтобы эта великая медведица пера могла такое написать. Еще менее вероятно, чтобы в те времена какая-нибудь герцогиня могла произнести такое вслух, пусть даже и по-английски. Но, как говорится, времена меняются, и герцогини вместе с ними. И поскольку в нашем случае это была и вовсе никакая не герцогиня, а всего лишь внучка герцога пятнадцати лет от роду, ничего удивительного, что именно такое выражение, разумеется, в английском эквиваленте, сорвалось у нее с языка, когда она спустилась в салон круизного катера, где уже расположились мы с Лайонелом.
– В чем дело, Вайолет? – спросила следовавшая за ней девушка постарше, лицо которой сразу показалось мне знакомым.
– Да вот эти двое…
Вайолет кивнула головой в нашу сторону, презрительно фыркнув.
– Ты их знаешь?
– Мои однокласснички…
К последнему слову был добавлен звучный эпитет.
– …И откуда они тут взялись?
Старшая девушка пристально посмотрела на нас, и теперь я вспомнил, где и когда уже видел ее. Это было прошлой зимой на школьном празднике, куда она приезжала вместе с герцогом Холдернесским.
– Зайка, не надо так нервничать, – сказал Лайонел.
– Я тебе сейчас такую зайку покажу!
Вайолет нахмурила свое на самом деле очень даже симпатичное личико.
– Ой, покажи!
Лайонел расплылся в самой глупейшей улыбке, какую только можно представить. Вайолет снова фыркнула, но ничего больше не сказала и направилась к трапу, ведущему в каюты.
– Есть в Йоркшире болотистая местность. То Холдернесс и вся его окрестность, – продекламировал Лайонел ей вслед. Старшая девушка приложила палец к губам.
– Тсс, мы тут инкогнито, – произнесла она шепотом и добавила уже чуть громче: – а на Вайолет не обращайте внимания. С ней такое бывает.
– Да мы знаем, – сказал я.
– Ну да, конечно, – она рассмеялась. – Полагаю, ты Лайонел.
– Нет, я Питер, он – Лайонел.
– Ясно. А я Мэгги, сестра Вайолет.
– Мы догадались.
Девушка усмехнулась, тряхнув своими длинными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам. От нее исходил сладковатый запах духов, только я совсем не знал, каких именно, потому что в то время совершенно не разбирался в духах.
– Какие догадливые. А правда, как вас занесло на это корыто?
Я махнул рукой.
– Да… так получилось. А вас?
– Тоже можно сказать, так получилось.
– Но теперь, кажется, получилось не так уж плохо.
Я подумал, Вайолет и Мэгги вполне могут скрасить наше предстоящее путешествие. Мэгги улыбнулась.
– Похоже на то, – сказала она, потому вдруг почему-то подмигнула и продолжила почти шепотом: – А то я, честно говоря, побаивалась, что тут одни пенсионеры…
Как бы в подтверждение ее слов в салоне появилась новая пассажирка, как раз упомянутого типа. Это была невысокая, щупленькая старушка с коротко стриженными седыми волосами. Спускаясь по трапу в салон, она споткнулась, чтобы удержать равновесие, схватилась за занавеску, прикрывавшую иллюминатор, но занавеска не выдержала тяжести и оборвалась. Бабка едва не растянулась на палубе, только в самый последний момент уцепившись за поручень трапа.
– Ах, я такая неловкая! – запричитала она, обращаясь не к кому-то конкретно, а ко всем сразу, – такая неловкая! Моя подруга Джейн тоже так говорит. Когда я была у нее в последний раз, вот точно так же споткнулась и разбила кофейник. Очень жалко, замечательный был кофейник, беленький такой, с цветочками. А Джейн такая милая женщина, такая приятная. Живет возле Колчестера, на Роуз-Лейн, прямо напротив чайной. Жаль только, болеет часто. Но это не удивительно, ей уже за восемьдесят…
Все это она произнесла даже не как одно предложение, а как одно длинное слово. Мэгги посмотрела на нас с Лайонелом, покачала головой и глубоко вздохнула. Краем глаза я заметил, как сидевшие в противоположенном углу салона двое других пассажиров – представительного вида мужик в хорошем костюме, листавший газету, и белобрысый парень, на вид чуть старше двадцати – обменялись взглядами и тоже почти синхронно глубоко вздохнули. На шум из-за барной стойки выскочила женщина в темно-синем платье и белом переднике, с наколкой на пышной, навороченной прическе. По всей видимости, буфетчица.
– Ничего страшного, ничего страшного, – затараторила она, пытаясь вырвать занавеску из рук бабульки, которую та никак не желала отдавать. Наконец ей это удалось, казалось, однако, не без применения силы. Потом она оглядела собравшихся в салоне и глуповато улыбнулась, почти как Лайонел пару минут назад.
– Добро пожаловать на «Буревестник». Ланч будет подан через полчаса, бар откроется сию минуту.
Выпалив все это скороговоркой, она снова исчезла за стойкой, пока бабка, продолжая причитать, но уже совсем нечленораздельно, нелепо раскланялась и стала спускаться по трапу, ведущему к каютам, там тоже наделав много шума. Паренек примерно нашего возраста тащил за ней огромный, и похоже, увесистый чемодан. Я еще подумал, что в этом чемодане могло столько весить. Правда же, не кирпичей она туда наложила. Но тут же переключился на другое. Некоторые черты лица паренька, очень напоминавшие черты буфетчицы, навели на мысль поискать с ним общий язык. Вдруг удастся с его помощью заполучить из бара что-нибудь покрепче кока-колы. В том, что Лайонел согласится разделить со мной расходы, я нисколько не сомневался.
Догадываюсь, вам уже не терпится узнать, кто такой я, и кто такой Лайонел. Большинство знакомых считает нас двоюродными братьями, хотя мы даже не родственники. Дело в том, что моя бабушка… Или нет, чтобы все стало понятно, начать придется аж с прадедушки, которому в молодости чем-то сильно заехали по голове. Во всяком случае, я так думаю, иначе с чего бы вдруг он проникся идеями марксизма-ленинизма, а потом и вовсе отправился из родного Уэльса в далекую Россию строить самое справедливое общество. Да еще со всем своим семейством, включая малолетнего сына, которому по этой самой причине и предстояло стать моим дедушкой.
Что именно и где он строил, об этом семейная история умалчивает. Известно только, что строить ему пришлось недолго. В один прекрасный день, или скорее темной ночью, за ним пришли, объявили британским шпионом, и больше его никто не видел. Прабабушку тоже вскоре забрали, а моего будущего дедушку по малолетству определили в детский дом. Оттуда дедушка вышел, почти забыв английский язык, зато в совершенстве овладев русским, на котором имел обыкновение выражаться очень крепко.
