мин направленного поражения не было.
Минная война не только брала с них дань кровью, но ещё и сильно мотала нервы и сковывала движения. Но они были к этому привычны. Правда, в «договорных» деревнях немного расслаблялись. Но эта деревня уже такой статус потеряла, теперь тут – поле боя.
Поэтому трудно понять, как опытный капрал по фамилии Соловей (и с таким же позывным), попался в простейшую «вьетнамскую» ловушку. Это был лаз в подпол, прикрытый хлипкой фанеркой. Сверху лежал коврик, который словно говорил: «Проходите, только ноги вытирайте». В такую ловушку мог бы попасть только совсем зелёный новобранец.
И ведь он, идущий впереди, проверил этот коврик ногой. Ему показалось, что под ним прочные доски. Пожав плечами, наёмник пошёл дальше… и тут же улетел в подпол, откуда до оставшихся наверху товарищей донеслись жуткие крики. Внизу упавшего ждал страшный сюрприз.
Младший офицер напоролся пахом на острую арматуру. Когда его вытащили, он был ещё в сознании, хотя уже не мог говорить. Ему пытались остановить кровь, хотя медик и смотрел скептически: мол, этому соловью больше не петь. Через пять минут капрал скончался.
Такие пруты и колья нередко ещё и смазывали калом или другой кишащей микробами гадостью. Даже небольшая поверхностная рана от них жутко гноилась, что уж говорить про протыкание брюшной полости, разорванные кишки, уничтоженные половые органы. Все были даже рады, что бедняга умер. И не потому, что не хотели возиться с раненым. Суровые «коты» понимали, что, даже если врачи в городе сделают чудо, человек после такого будет инвалидом – бесполезным, испытывающим вечные мучения. Кто его будет кормить, кому он будет нужен? Каждый понимал, что был бы рад, если б при схожих травмах товарищи пустили ему пулю в голову. Даже если имелись шансы дожить до оказания полноценной помощи.
Но здесь это не понадобилось. Организм не вынес повреждений.
В соседнем доме обезвредили ловушку-самострел, работающую по принципу арбалета. Ещё штук пять таких приспособлений нашлось в самых неожиданных местах. Самострелы, растяжки и тяжёлые грузы, падающие на голову при открывании двери, – этим наёмников было не удивить.
Да и сами оборвыши любили прятаться в тайниках, как какие-нибудь вьетнамцы в Афганистане. Только расслабишься – а он тебя проткнёт ножом из-за стенки или обольёт из водяного пистолета кислотой или щёлочью. Получить такое в глаза так же болезненно, как ожог раскалённой кочергой.
Всё-таки удалось изловить старика лет пятидесяти (по меркам внешних земель это уже развалина!), его приволокли во временный штаб. Была надежда, что удастся добыть хоть какую-то ценную информацию. Ведь тот, кто дожил до старости, не мог быть совсем бесполезным дураком.
«Аэроплан» в бою мало помог, хотя и нарезал круги над посёлком. Конопатый жаловался, что погода плохая, на мониторе ничего не видать. И оптика была «днищенская». Но догнать пленника помог именно он.
– Эй, Живорез! Как там этот сраный говнюк? – проорал Богодул, забарабанив в пыточную комнату, на часах рядом с которой стоял Александр. На Молчуна он не обратил внимания.
Из-за двери доносилось болезненное оханье и приглушённые стоны.
Дверь приоткрылась.
– Молчит, как рыба об асфальт, – сказал Живо-рез, снимая резиновые перчатки. Он был потный и уставший. Пытать людей он умел, но удовольствия в этом не находил. – Кроме того, что оборвышей вокруг много, ничё не сказал. Задолбался я. Не хочешь меня сменить, Дядька?
Он был, как и любой врач, немножко пыточных дел мастером, часто работал подручным у Электрика на допросах. Только сегодня до Саши дошло, что, возможно, Электрика называют так не потому, что он пытает током. А потому, что две молнии было на эмблеме одной преступной организации из прошлого. От таких ассоциаций становилось мерзко. Это называется – угодить в плохую компанию.
– Эх ты. Салага-херага. У меня заговорит, – кивнул старшина, выпроваживая медика локтем и прикрывая за собой дверь. – Тут нужен не скальпель, а тонкий подход.
Из комнаты стали доноситься вопросы, задаваемые почти ласковым голосом, один за другим:
– Это вы уничтожили отряд? Где Машинист? Вас послал Кирпич? Где он?
Слышался смех деда, глухие звуки ударов, хруст суставов и оханье. Какие-то хлюпающие звуки, сопровождаемые вскриками.
Молчун старался не рефлексировать. Мир вокруг такой, какой есть. Лучший из миров. Другого не дано.
– Саня, организуй инструмент ноль-один! – донеслось из-за двери. – Быстрее, блин!
Александр послушно побежал к машине, достал из рундука пластиковый чемоданчик и электрический удлинитель на катушке, воткнул штекер в розетку на приборной панели. Боец, не отходящий от пулемёта, готовый в любой момент снова открыть огонь, хмыкнул: «Кабанчика палить будете?». Саша молча кивнул и побежал назад, на ходу разматывая провод. Зашёл в «пыточную», увидел привязанного к офисному креслу окровавленного пленного и Богодула в резиновом фартуке, колдовавшего над ним. Этот мясник напевал.
– «На мгновенье надо детство возвратить. Мы теперь утята, и так прекрасно на свете жить…» – Увидев Сашу, он пожаловался: – Не колется! Высокий болевой порог… Будем жечь. Он просто боли не видел.
В отряде был самодельный огнемёт. Но его использовали только для понту и для устрашения. Иногда им поджигали дома. Он больше походил на огородный опрыскиватель с баллоном, крепящимся на спине огнемётчика, и был довольно опасен для него самого. А для таких задач, как сегодня, имелся в арсенале технический фен, который мог давать температуру струи воздуха до восьмисот градусов. В бою его использовать невозможно, но он хорошо годился для пыток. С человеческим телом такой жар творил жуткие вещи. Кровь закипала, жир плавился, кожа просто лопалась. Устройство требовало много энергии, необходим был генератор. Но самое главное – это ужас. Оборвыши, которые сами любили поистязать пленных, передавали рассказы об этой штуке из уст в уста. И, похоже, дед о ней слышал.
Лицо его изменилось, когда он увидел, что Богодул включает фен в удлинитель.
Почему-то огня многие боятся больше, чем ножа. Об этом любил со смаком порассуждать Богодул, но Младшему хотелось в такие моменты хоть раз испытать фен на его лысой башке.
Его присутствие не требовалось, и Саша вышел.
Из-за двери донёсся дикий вой, запахло горелым шашлыком.
«Сейчас он расколется». Саше этого очень хотелось. Тогда всё прекратится.
Но ни сразу, ни через десять минут пленный не заговорил. Минуты тянулись мучительно.
С лестницы донеслись топот, смех и весёлая ругань.
– Санёк, принимай пополнение!
Впереди шёл Бык, а Пузырь и его дружок Генка с позывным «Пистон» волокли следом какого-то мальчишку… нет, девчонку, девушку лет четырнадцати, с синяком под глазом. Она висела у них на руках, едва касаясь худыми ногами пола.
Разорванная
