успел. Губитель-таки прорвался через адептов-защитников, и схлестнулся с основными силами. Ну, как схлестнулся. Окровавленный, с десятком колотых, резанных и стрелянных ран, он просто подставился еще под один удар — похожего на мой водяного хлыста в исполнении джина — и лишился руки по самое плечо.
Меч с обрубком еще не успел упасть на пол, а следующий взмах кастом, срезал моему собрату обе ноги чуть ниже колена. Но даже лишившись их, на одной только инерции своего стремительного прорыва, Урил достал Осириса. Ударил его кулаком в грудь, пробив тут насквозь.
На доли секунды все замерли. Джинн, занесший свое оружие над шеей Сергея — этот удар гарантированно лишит его головы. Осирис с распахнутыми в недоверчивом удивлении глазами и раскрытым ртом. Практически мертвый Урил, чья окровавленная рука, сжимающая вырванное сердце, торчала ровно между лопаток Господина. И адепты, только сейчас развернувшиеся, в попытке догнать прорвавшегося Губителя.
А потом все словно бы отмерли и суккуба выпалила одно слово:
— Жги!
И я, каким-то шестым чувством поняв, что это сигнал к атаке, среагировал. Выпустил из каждой руки по огненному лезвию, и бросился на адептов. Справа и слева неслись Кара и Эстр.
Водяной хлыст опустился, отрубая Урилу голову. После чего джинн развернулся и побежал-потек-поплыл в сторону выхода. Я же, взревев от гнева, замолотил клинками еще быстрее.
И, удивительное дело! Теперь каждый мой удар достигал цели. Будто после гибели своего господина, адепты утратили волшебную ловкость и везение. Став обычными и не слишком опасными для нас противниками.
Хотя, сопротивляться они не перестали. Резали, кололи, стреляли. Кто-то попытался, подобно джинну, свалить. Но в считанные секунды мы втроем перебили их всех. Ни один не смог уйти. Кроме джинна, успевшего покинуть и коридор и мой слепок.
Преследовать я его не стал. Сил на это уже не было, я, похоже, вычерпал свое Пламя до едва тлеющего уголька. Ничего, приду в себя, восстановлюсь и объявлю охоту на этого урода!
Сейчас же я просто упал на колени возле мертвого тела Урила (и Осириса, с которым они даже в смерти не расцепились), и уставился в распахнутые глаза отрубленной головы.
— Зачем? — спросил едва слышно. — Зачем ты так поступил? Что это было, вообще, а?
Пусть мы и были знакомы всего пару дней, жившие в нас осколки памяти добровольных отступников, делали нас почти братьями. И я по настоящему сейчас горевал. Будто потерял родственника, с которым мы были знакомы с рождения.
— Осирис запер нас во временной петле. — так же тихо пояснил Эстр, опускаясь на пол рядом со мной. — Использовал жемчужину с ожерелья Хуахет. Это и был его план с самого начала.
Я уставился на него ничего не понимающим взглядом. Какая еще Хуахет? Причем тут ее жемчужина, какая-то временная петля, а главное — как это связанно с тем, что Урил просто пошел и самоубился от адептов с джинном, забрав с собой и жизнь Осириса? Сатир вздохнул, и начал объяснять.
Хуахет была одной из соратниц Осириса — еще того, древнего. И умела создавать петли, в которых событие закольцовывается в одном временном промежутке, повторяясь раз за разом. Это заклинание она поместила в каждую жемчужину своего ожерелья. И одну из них, последнюю из оставшихся с незапамятных времен, Осирис — уже наш, теперешний, — носил на шее.
Когда он понял, что выбраться живым у него не получится, то решил артефакт использовать. Для вида согласился на мои условия, подписал документы и вышел якобы на честный поединок. Позволил мне победить в создании слепка, а когда я это сделал, разбил жемчужину. И мы, все кто вошел в слепок, оказались во временной петле.
Кроме Урила. Он сумел распознать заклинания, и даже защитился от него, но не успевал меня об этом предупредить. Слишком быстро все происходило. Осирис бросал на меня адептов, я их убивал, Господин перезапускал петлю, и они, снова живые, бежали ко мне, уворачиваясь от прошлого смертельного каста. До следующего.
Но для Падшего жизни и смерти сторонников не были проблемой. Главное, что он мог постоянно проигрывать одну и ту же ситуацию бесчисленное количество раз, постепенно продавливая мою защиту и приближаясь к победе.
Сколько раз Урил просмотрел этот бесконечный реплей, сатир не знал. В последней перезагрузке, которую я воспринимал, как единственную версию событий, он приказал защищать меня, а сам бросился в атаку. Цель была простая — убить Осириса и разорвать петлю. Вот только сделать это можно было только одним способом — пожертвовав собой.
До последнего уверенный в том, что собственная жизнь для Губителя значит не меньше, чем своя — для Господина, Осирис не перезапускал петлю. Изучая, что будет делать противник. Но просчитался и лишился сердца.
— Долбанный фанатик! — воскликнул я, когда до меня дошло все сказанное. — А по-другому никак нельзя было?
— Видимо, нет. — пожал плечами Эстр. — Наверное, он уже много раз просмотрел бой до того, как принять такое решение. И пришел к выводу, что только полное игнорирование своей безопасности, поможет ему прорваться через заслон.
— Эй! — вдруг долетел до меня слабый, но раздраженный голос Карины откуда-то слева. — Вы закончили? А то у меня тут брюхо распорото, вообще-то! И я сейчас, походу, тоже сдохну.
Эпилог
Окровавленная, но живая, Карина сидела под стеной, зажимая рукой глубокую рану в боку. Лицо ее было бледнее мела, отчего яркие красные пятна и потеки смотрелись на нем особенно ярко. Правой рукой она шарила по полу, ища кинжал, оброненный в бою.
— Там Урил погиб. — зачем-то сказал я. Она так-то видела.
— Я тоже сейчас сдохну, если ты не поторопишься. — морщась от боли проворчала она. — Не стой столбом! Мертвые мертвым, живые — живым. Иди ко мне!
— Вот психованная! У тебя все мысли только о сексе!
— Ну извини, я лилиту! По другому регенерировать не умею! Иди уже сюда, если не хочешь, чтобы к твоим врагам присоединилась и верная слуга.
Кольнуло ощущение дежавю. Мертвые враги, кровь, и суккуба, требующая секса. Как тогда, на затоне. Я опустился рядом с ней на колени, осмотрел рану и с сомнением покачал головой.
— Даже не знаю, Кара… Как ты вообще собираешься это делать в таком состоянии?
Девушка сделала попытку томно потянуться — природа! — но тут же вскрикнула, потревожив рану.
— Просто поцелуй меня, дубина! Нежно! И на первое время хватит.
