срочно надо переговорить по служебному делу с президентом банка Юрием Немировским. При проходе визитера через рамку металлоискателя сработал сигнал. На просьбу сдать охране оружие, если оно у него имеется, посетитель ответил, что оружие у него табельное и он не имеет никакого права передавать его в частные руки. Пока вызывали милиционера, дежурившего в зале финансовых операций, посетитель оттолкнул охранника и прошел в приемную Немировского. Навстречу ему выбежали два телохранителя банкира, предупрежденные с поста охраны, но человек в милицейской форме открыл по ним огонь на поражение из своего пистолета. Оба охранника были убиты на месте. После этого нападавший, выстрелив в замок запертой на ключ двери, вошел в кабинет Немировского, но никого в нем не обнаружил. Банкир и оставшийся с ним один телохранитель скрылись в комнате отдыха, дверь в которую была замаскирована под дубовую панель. Когда террорист бросился к окну, думая, что Немировский через него покинул кабинет, телохранитель, наблюдавший за ним через тайный глазок, сделал по нему несколько выстрелов. По дороге в больницу нападавший скончался. Им оказался отставной полковник милиции Иван Зубов, работавший в последнее время заместителем директора частного детективного агентства “Секретные расследования”. Глава агентства и редактор журнала с тем же названием Андрей Кузовков был недавно убит, и тоже людьми в милицейской форме, а после этого в журнале появилась скандальная распечатка телефонного разговора банкира Немировского с экс-президентом Ичкерии Зелимханом Яндарбиевым, факт которого Немировский отрицает».
На экране появилось фото Платоныча, а потом показали пятно крови на ковре в банкирском кабинете. И человеческий силуэт, обведенный мелом.
Потрясенный, Звонарев закрыл глаза. Так вот что значило: «Если вообще нам суждено будет свидеться»! Можно было и догадаться… Что ты наделал, Платоныч!.. И сам погиб, и Немировского не достал, и кузовковскую комбинацию запутал… Ведь теперь эта гадина Немировский напялит на себя личину жертвы, которую сначала преследовали клеветники из «Секретных расследований», а потом убийцы оттуда же! Вон уже как в первом сообщении телевизионщики дело повернули: сначала, мол, был убит Кузовков, а потом появился компромат на Немировского! И эта милицейская форма, которую они сразу обыграли: дескать, почерк один – что в нападении на Кузовкова, что в нападении на Немировского.
Алексей поднялся и вышел из телевизионки. «Возмездие неотвратимо»! Где же возмездие? Убит Кузовков, убит Платоныч, «Секретные расследования» разгромлены. А Немировский живет и здравствует, как и пятнадцать лет назад, делает свое черное дело.
«Ты подло бежал, – сказал он себе, – понимая в глубине души, что так все и кончится». Это было не очень справедливо, но похоже на правду. Платоныч совершил ошибку, но он остался верен тому, что их объединяло, до конца. «А ты?» Он сел в кресло в холле, дрожащими руками закурил сигарету. «А ты должен вернуться к Наташе. Она – единственное, что осталось у тебя в жизни».
Звонарев выбросил сигарету и пошел к себе в номер. «Все должно быть так, как несколько минут назад, до этих проклятых новостей, – твердил он себе по дороге. – Она ничего не должна знать. Не то это будет повторение ялтинского кошмара пятнадцать лет назад».
Наташа по-прежнему сидела на балконе. Она не повернулась при его появлении. Алексей облокотился о перила, искоса поглядел на нее. На ее глазах он увидел слезы, а сама она как-то поникла, ссутулилась. «Услышала?» – испугался в первый момент Звонарев, но потом отбросил эту мысль: радио с украинской мовой не было включено, а где она еще могла услышать? Да и не настолько хорошо она знала Платоныча, чтобы по нем плакать.
– Что случилось? – спросил он.
Наташа смахнула слезы ладошкой, повернулась к нему. В глазах ее он увидел знакомый злой блеск.
– Ничего не случилось, – сказала она. – Что могло случиться? Все по-прежнему. Ты живешь своей жизнью, а я своей. Что изменилось? От чего мы убежали? Кого мы обманываем? Ведь все равно придется возвращаться. А там ты сядешь за свой компьютер, а я… Что у нас впереди? Опять нищета? Но я устала от нее… Ребенок? Но кто будет кормить этого ребенка? Ты потерял работу, а ищешь новую ты годами. Значит, я должна буду тащить на себе тебя и ребенка. Мне снова надо будет куда-то устраиваться вроде этого гадкого рекламного агентства. Это и называется – начать все сначала? – Она разрыдалась.
Все, что она сказала, было правдой. Но сейчас Алексей этого удара не ждал. Он пришел сюда, к Наташе, не осмеливаясь разобраться, что же означала для него гибель Платоныча, как ему жить дальше в том мире, что существует помимо отношений с женой, как вдруг и с этой стороны разверзлась пропасть.
Он выскочил из комнаты. «Все напрасно, жизнь была ошибкой», – стучало в мозгу. Звонарев спустился вниз, пошел куда глаза глядят. С моря ползли тяжелые низкие тучи, порывами налетал ветер. Где-то в кафе оглушительно орала музыка: «Ты должна рядом быть, ты должна все простить!..» Это назойливое «должна» звучало странновато здесь, на юге, где в бескровной, но вязкой борьбе за доллары отдыхающих никто никому не был должен и ничего не собирался прощать. Так, пусть в ублюдочной, эстрадной форме, врывался в аморфную, биологическую курортную жизнь русский категорический императив. Алексей вышел на набережную, свернул на Пушкинскую улицу. В историко-литературном музее по-прежнему, как и пятнадцать лет назад, гостевала выставка орудий пыток. Об этом говорила не только афиша у входа, но и выставленное прямо на улицу «Кресло Моисея». В кресле сидел манекен в сером балахоне, с надвинутым на лицо капюшоном. Налетел ветер, вырвав из рук уличного предсказателя судьбы листочки с какими-то таинственными знаками. Звонарев вздрогнул: ему показалось, что фигура в кресле пошевелилась.
Остро захотелось чего-нибудь выпить. Алексей направился к ближайшей кафешке под тентом. У входа сидел на асфальте бородатый старик, напоминающий прислоненный к стене мешок с тряпьем. Перед стариком стояла, склонив набок голову и высунув язык, черная дворняжка. Он же говорил ей чрезвычайно серьезно:
– Если будет звонить Полина, скажи ей, что я занят.
Когда Звонарев проходил мимо, алкаш поднял голову и сказал:
– Дайте сигареточку, господин писатель.
– Что? – растерянно обернулся Алексей. – Откуда вы… – Он не договорил, узнав старика. Это был вовсе не старик, а состарившийся до времени, изрезанный морщинами, плешивый, грязный, исхудавший до торчащих мослов Пепеляев.
Альберт Иванович насмешливо смотрел на него красными – такими же, как у дворняжки – глазами.
– Что с вами? – пробормотал в изумлении Звонарев. – Почему вы… здесь?
– А где же мне быть?
– Ну, не знаю… Вы же ученый!
Пепеляев засмеялся, закашлялся.
– Эка невидаль! Ученый! Кому теперь нужны ученые? Так вы дадите мне сигаретку?
