и горячей водой и с лоджией, выходящей к морю (которого, правда, все равно отсюда не было видно).
В санатории все было по-старому, по-советски. Дежурные на этажах, комната отдыха с шашками, шахматами и допотопным, громоздким цветным телевизором без пульта, пыльные пальмы в углах. Даже воздух, кажется, был советским. В номере – деревянные кровати образца 70–80-х годов, просиженные кресла с деревянными подлокотниками, маленький холодильник «Саратов», радиоточка, из которой бубнили по-украински.
Здесь им предстояло начинать все заново.
* * *
Неподалеку от Судака, возле села Дачного, экскурсионный автобус миновал обнесенную бордюром площадку, на которой возвышалась мраморная стела с барельефом Крымского полуострова, помеченным тамгой – Гирейским тавром. Звонарев даже вздрогнул: памятник поразительно походил на тот, что приснился ему в кошмарном сне пятнадцатилетней давности, – в виде макета. Он оглянулся – не мираж ли это? Нет, стела по-прежнему стояла на месте, пока не скрылась за поворотом.
Так, значит, дело игумена Парфения – не сон?! Ведь это же происходило где-то здесь, между Судаком и Феодосией! Алексей и раньше нет-нет да и ловил себя на мысли, что детективная история, рассказанная ему во сне Кубанским, слишком реалистична и подробна, чтобы, при всей своей жестокости и кровавости, быть сном. Понятно, если бы он что-либо подобное когда-нибудь читал или просто слышал об этом, но он до 1984 года не то что о Таракташском деле – о крымских татарах мало что знал… Не раз впоследствии ему хотелось покопаться в библиотеках, проверить, случалось ли в действительности хоть что-то, напоминающее эту историю, но всегда он себя останавливал, видя в этом попытки неведомых чудовищ, прячущихся в подсознании, снова напасть на его сознание, как случилось некогда в Ялте. «Не гляди!» – сказал гоголевскому Хоме Бруту неведомый голос. А он посмотрел – и пропал. Много было странного в том болезненном сне, много… Взять хотя бы, что Наташу с матерью в тот день гэбэшники действительно увезли в Симферополь, а потом в Москву, как и приснилось Алексею. А пророческий образ Ялты под жовто-блакитним флагом? Но углубляться во все это было страшно.
– Что это за памятник мы проехали? – чужим, хриплым голосом спросил Звонарев у экскурсовода.
Тот как-то поморщился и ответил точно так же, как Пепеляев во сне:
– Крымским татарам, казненным в девятнадцатом веке по обвинению в убийстве православного игумена. – И, помолчав, добавил: – Установлен в прошлом году.
Звонарев откинулся на спинку кресла.
Это все было, сон был вещий, как и ялтинский сон, который лег в основу его новой повести! Но ялтинский сон говорил о действительности в образах, как и положено сну, в буквальном смысле такого в его жизни не случалось, а тут какая-то документальная повесть приснилась!
И тогда он впервые подумал: а все остальное, что ему тогда приснилось, было метафорой подсознания или зеркальным отражением какой-то реальности, неведомой до поры до времени, как и Таракташское дело?
– Что с тобой? – спросила Наташа, внимательно наблюдавшая за выражением его лица.
– Ничего, – криво улыбнулся он.
Прошла неделя, как они были в Крыму. На исходе второго дня Алексей с удивлением почувствовал, что все, от чего он бежал в Москве, по-прежнему живо занимает его. Ноги сами вели его в телевизионку, чтобы посмотреть в московских новостях, которые транслировали крымские каналы, как там развивается скандал с «компроматом». Он развивался в нужном направлении. Немировский, разумеется, устами своего пресс-секретаря все отрицал, требовал оригинал записи для экспертизы, а Висюлин, проинструктированный, очевидно, фээсбэшниками, отвечал, что оригинал, скорее всего, похищен во время налета неизвестных на редакцию «Секретных расследований», а главный редактор был вскоре убит. Тут он делал многозначительную паузу и добавлял, переходя из обороны в наступление: «Вероятно, теми же неизвестными. Остается выяснить, кому это выгодно».
Появившийся мимоходом на экране Зубов говорил, как под копирку, то же самое.
Первые дни, рассказывая о «компромате», телевизионщики ссылались больше на газету, а потом все чаще стали называть в качестве источника «Секретные расследования», где содержалась полная версия мнимого телефонного разговора. Косвенным образом это означало, что журнал расходится хорошо. И удивительное дело: Звонарев, еще недавно поставивший крест на «Секретных расследованиях», радовался этому! Он ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет появления настоящих, фээсбэшных компроматов.
И то ли оттого, что прежняя жизнь никак не отпускала Алексея, то ли оттого, что Ялта, кроме светлых воспоминаний, таила еще и темные, тяжелые, их с Наташей попытка начать все заново в Крыму не заладилась с первого дня. Точнее, с первой ночи.
Было полнолуние, душно, не спалось даже после долгой, изнурившей их любви. Разгоряченные, потные, они лежали, стараясь не прикасаться друг к другу. И поэтому, может быть, как-то сразу почувствовалось: несмотря на только что случившуюся близость, они по-прежнему каждый по себе, по отдельности. Они простили друг друга, но еще не вернулись совсем из той страшной жизни, которой жили последний год.
Днем они лежали на тесном ялтинском пляже, набитом обожженными солнцем людьми, купались в припахивающем мазутом море, слонялись по Ялте, сидели в кафе. Они не расставались ни на минуту, но были каждый по себе.
Пятнадцать лет назад они взялись за руки и пошли вверх по симеизской лестнице, а теперь стояли порознь на верхней площадке. Спускаться вниз не хотелось. Лестница была замусорена до безобразия. Вилла «Мечта» и вилла «Ксения» зияли прорехами в кровле, пустыми глазницами окон. Цветники на «аллее голых мужиков» исчезли. Симеиз изменился вместе с Алексеем и Наташей. Они хотели встретиться в нем со своей юностью, а встретились с собою нынешними. Оттого, может быть, их не тянуло спрашивать, приобняв друг друга за плечи: «А помнишь?..»
Ялта быстро наскучила им, они стали ездить в другие места, но это не уничтожило возникшее ощущение пустоты. Прошлого не существовало. Или существовало – но в виде леденящего холодка кошмара, как было сегодня, когда Звонарев наяву увидел памятник из давнего сна.
Вернувшись с экскурсии, они пообедали, прилегли отдохнуть. Потом сидели на балконе. Алексей взглянул на часы. Шесть, время новостей. Он извинительно улыбнулся Наташе и пошел в телевизионку. Еще с порога он услышал сногсшибательный анонс: «В Москве совершено покушение на известного банкира Немировского. Смотрите далее подробности!»
«Сам, что ли, подстроил? Ход в его духе!» – думал Звонарев, впившись в экран. Но подробности покушения сообщили не сразу, сначала пустили какой-то официоз с Ельциным и Степашиным. И вот, наконец, на экране возникла высохшая, как у египетской мумии, физиономия Немировского. «Сегодня после полудня в офисе правления банка “Эстакада” появился человек в форме полковника милиции. – Нехорошее предчувствие толкнуло Алексея в грудь. – Он предъявил удостоверение МВД и заявил, что ему
