находились в одной из этих хижин, кажется даже в моей любимой, стоявшей дальше всех от галдящей пляжной толпы. Проснувшись, я поехала туда. Элимана там не оказалось. Сон не сбылся. В хижине никого не было, но были надписи. Они покрывали одну из стен, и я была уверена, что раньше их не было. Я прочитала эти строки несколько раз. Они мне понравились. Я прогулялась вдоль моря и зашла в каждый из этих временных домишек. И в каждом на одной из стен находила твои надписи, твои стихи. Тогда я начала искать тебя в Дакаре, повсюду и нигде. Ты оставила следы по всей столице, но сама оставалась невидимой. Чтобы найти тебя, я читала твои стихи. Эти строки, написанные углем, вели меня за собой через город, а порой сбивали с пути. И наконец однажды вечером я тебя нашла.
Да, с самого начала нас соединила поэзия. Но это он подстроил нашу встречу. Это сделал Элиман, хотя мы с тобой никогда о нем не говорили. Каждая берегла его как секрет, не зная, что другая его с ней уже разделяет. Что случилось бы, если бы мы вдруг решили доверить друг другу свою заветную тайну? Мне следовало бы принять всерьез этот сон. Ведь это Элиман привел меня в хижину, где на стене были написаны твои строки, а твои строки привели меня к тебе. Знаки были у меня перед глазами. Но я не сумела понять их. Или, быть может, чутьем поняла, но не захотела вникнуть в их смысл. И все же, Corazon…
– Вам в какое место Старого города?
– Что, простите?
– Мы в Старом городе. Где вас высадить?
– Далеко отсюда до Тиленского рынка?
– Мы до него еще не доехали, но он близко. Высадить вас здесь?
– Да. Или чуть дальше. Напротив стадиона Иба Маар Диоп. Вот, отлично.
Через несколько минут я вышел из машины. Старый город трепетал, как большое влюбленное сердце. В этом народном квартале жизнь била ключом: громкие голоса, крики спорящих, взрывы смеха, автомобильные гудки, блеяние баранов, пение молитв, запахи помоев, запахи жареного мяса, дымки из выхлопных труб – все это, блеск и нищета в переизбытке, пропитывало окружающее пространство, видимое и невидимое, а затем, не зная, куда двинуться дальше, распластывалось, предлагая себя, готовое овладеть или отдаться. Здесь за углом подстерегала не смерть, а жизнь, готовая наброситься на вас так, чтобы перехватило дыхание. Ни один роман и гроша не стоил по сравнению со зрелищем, которое представляла собой самая тихая улица этого города – доказательство было у меня перед глазами. Попытаться исчерпывающе описать хоть один уголок в Дакаре? Пусть бы Перек приехал и попробовал. Я решил, что не буду пытаться, и включил на телефоне GPS. Оказалось, нужный мне дом недалеко. Я сделал глубокий вдох, перешел авеню Блеза Дианя и свернул на Одиннадцатую улицу.
«…Я со вчерашнего дня в Дакаре, по работе. И подумала о тебе. Есть смысл прервать это долгое, но необходимое молчание, сказала я себе. Если ты не откликнешься, я пойму. После такого перерыва это было бы нормально. Может быть, даже желательно. Целую. Аида».
Час назад я обнаружил это сообщение в WhatsApp. Десять минут я пребывал в растерянности, не зная, что отвечать, тупо глядя на экран. Несколько раз начинал писать дурацкие фразы и тут же стирал.
Очевидно, от Аиды не укрылось мое удивление и смущение, поскольку телефон не одну минуту докладывал ей, что ответ «печатается». Просто я не имел ни малейшего понятия, что должен или мог бы ей сказать. Аида… Мне не нужно было спрашивать, что она делала в Дакаре. Я сразу увидел тут связь с политическим кризисом, с самоубийством Фатимы Диоп. И маршем 14 сентября.
Я до смешного долго не мог заставить себя отправить ей сообщение, но наконец написал:
«Надеюсь, ты не очень страдаешь от жары. Добро пожаловать в Дакар… Вообще-то я тоже здесь недавно, всего несколько дней. Спасибо, что дала о себе знать, Аида. У меня все в порядке».
Это якобы небрежное «вообще-то» очень меня беспокоило. Аиду сразу насторожит его мнимая непринужденность посреди ночи. Я уже видел, как она улыбается ехидной жестокой улыбкой, поймав меня на неуклюжей лжи. Я ждал ее ответа, трясясь от страха. Она не стала ходить вокруг да около, а сразу перешла к делу. Не без иронии, конечно:
«Ну вот… мы с тобой в одном городе. И что теперь?»
Я сделал вид, будто несколько секунд размышляю, но притворялся я не перед ней, а перед собой. Затем не дыша набрал ответ. Я употребил сослагательное наклонение: на мой взгляд, это самая удобная форма глагола, когда нужно выдать страх за мудрую осмотрительность и, пятясь назад, сделать вид, что наступаешь:
«Мы могли бы увидеться…»
«Могли бы. Но совершенно очевидно, что это будет неудачная идея. Это кончится плохо».
То, что она употребила будущее время, ясно свидетельствовало о ее настроении. Я ухватился за это:
«Это плохо кончится… В последнее время я часто слышу эту фразу».
«Потому что большинство дел кончаются плохо. И большинство людей это знают».
«Ничего они не знают. Это случайный негативный опыт, дешевый пессимизм, который выдает себя за сверхзнание, пошлый цинизм, который прячется под маской мудрого фатализма, страх перед жизнью, притворяющийся философией тревоги».
Я хорохорился, но Аида хорошо меня знала. Своим ответом она сразу поставила меня на место:
«Ты все такой же: думаешь готовыми формулами. Формулами, в которые, возможно, не веришь сам. Вот это и есть настоящий страх перед жизнью. И он тебя погубит. Но я тебя предупреждала».
И, чтобы предотвратить дальнейшие высокопарные рассуждения, она отправила мне геолокацию жилья, которое снимала через Airbnb в самом сердце Старого города. Я сказал, что буду у нее через час. Мои родители уже спали. Я все же оставил маме записку, что иду в гости к другу и, возможно, останусь у него ночевать.
И вот я здесь, в трепещущем сердце Старого города, и Аида – в нескольких минутах ходьбы, в конце Одиннадцатой улицы.
Всякая революция начинается с тела, а тело Аиды – это город восстания, город в огне, который никогда не догорит дотла, и я в нем сражаюсь, потому что борьба возвышает мужчину, а игра стоит свеч; я сражаюсь, ибо ничто не может быть прекраснее, чем сражение в городе, который любишь, даже если у тебя впечатление, что ты знаешь его не вполне; часто нам так только кажется, потому что у всякого города есть от нас секреты, и мы по-настоящему любим его именно за возможность в нем заблудиться, и те, кто скажет: у этого города нет от
