— Вы понимаете, что делаете, Камелия?
— А что делаете вы? — воскликнула она с неожиданным жаром. — Альрик взял дар Регенскуров, взял ваш дар — и владеет обоими, как ни в чем не бывало! Хотя его собственная сила должна была взбунтоваться и перегореть, отторгнув чужую! Он уподобил себя Многоликому и не был наказан. Значит, богам это угодно!
— Если вы читали старые книги, то знаете, что такое уже случалось.
— И ни разу не кончилось добром! Мой отец никогда ничего не боялся, а сейчас боится. Он пошел на договор с Эйланом, потому что думает, что Альрик готовится к большой войне. А я… слишком поздно поняла, на что согласилась.
Голос принцессы упал.
— Что должно стать платой? — спросил Рауд.
Она стушевалась.
— Моя… девственная кровь, — ответила еле слышно.
Я живо представила, как Рауд качает головой, отказываясь принимать ответ.
— Но мы же просим немногого! — взмолилась Камелия. — Дать мне силу подобную той, какой обладают секачи. Всего на одну ночь! Чтобы отрезать его от невидимых миров, от мира богов, тогда он потеряет свои дары, и все мы вздохнем свободно.
— Вы в самом деле так наивны, Камелия? Даже светлые боги всегда требуют больше, чем человек готов дать. А темные берут сторицей. И вы рассчитываете откупиться такой малостью?
— Это для вас малость — отдать себя нелюбимому!
Над пихтами крикнула сойка. Небо было затянуто облаками, и я чуяла, что с утра опять пойдет снег, а к ночи разгуляется метель. Веселый будет праздник.
— Фьюго знает? — спросил Рауд.
— Нет! — ахнула Камелия. — Вы же не скажете ему? Пожалуйста…
— Помните историю князя Эймина? Он тоже заключил договор с темной Небеей. Ночь с прекрасной дочерью вождя горвитов в обмен на десять торговых ладей со всеми, кто был на борту. А потом его жена бросилась в море с башни и в один год погибли все двенадцать детей. Сам князь сошел с ума, его княжество было смыто великим потопом.
— Но это же только легенда, — прошептала Камелия почти беззвучно.
— Как вы думаете, почему принцу Фьюго позволили сопровождать вас?
Вновь повисла тишь. Казалось, даже снега прекратили свое шуршание.
— Не верю… — выдохнула принцесса.
— Тьма берет то, что вы любите больше всего.
— Нет! Вы не можете знать!
— Не могу. Но так написано в тех самых старых книгах. Так было всегда, Камелия.
— Зачем вы говорите мне все это? — простонала она. — Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы вы помогли мне остановить Альрика другим способом. Вы напрасно думаете, будто обладание тремя дарами ничего ему не стоит. Я помню его жизнерадостным мальчишкой, вспыльчивым, но отходчивым и, в общем, добродушным. Помню, как он мечтал стать хорошим королем. Но сейчас я вижу перед собой совсем другого человека, человека на грани помешательства. Не говоря о том, что он не справляется с даром зимы…
— Так вы все-таки отдали свой дар? — наверное, в этот момент принцесса смотрела на его рыжие волосы — и на снежную прядь в них.
Рауд, должно быть, кивнул.
— Вопреки всем правилам — через одного бога лета. В Белом замке есть часовня Нежи, но богиня не ответила. И не отвечала после, уже зимой…
— Но передача могла убить вас!
— Могла. Я две недели провалялся в бреду, мне чудилось, что Нежа проклинает меня. Альрика она тоже не приняла, и он надеется завершить передачу на ритуале единения в Ночь Всех Богов. Он рассчитывает, что вместе с остатками дара я отдам и свою врожденную силу, и это станет своего рода раствором, скрепляющим его связь с Нежей.
— Но это невозможно, этого никто не делал! — вновь ужаснулась принцесса. — Вы чуть не погибли в первый раз, а теперь… это же сама ваша суть, ваша жизнь! Ее нельзя отдать!
— Дело не в этом. А в том, будет ли этого достаточно? Я не уверен. Поэтому мне нужна ваша помощь, Камелия. Предложите ему свой дар. Он одержим жаждой обладания, он согласится. Три дара для него уже чрезмерный груз, четвертого он не выдержит. Церемония единения — самый безопасный способ передачи, вашей жизни ничего не грозит. Правда, велика опасность, что сила к вам уже не вернется. Но вы добьетесь желаемого, устраните угрозу, и куда меньшей ценой, чем это…
Я представила, как он качает зловещим амулетом.
— Вы уверены, что получится?
— А вы уверены, что сумеете обуздать темную Небею, когда она начнет собирать свою жатву?
Принцесса долго молчала.
Мне стало горько и тоскливо — словно темные боги уже вышли с изнанки незримых миров, завладев умами и душами. Кому верить, если даже хорошие люди творят ужасные вещи? Камелия, которой я сочувствовала всем сердцем. Герцог Клогг-Скрапп, несколько вялый и равнодушный, но в общем, неплохой. Рауд…
Он задумал это с самого начала, еще не зная ни о Джеруче-Фьюго, ни о медальоне, ни о замыслах короля Бертольда и короля Альгредо. Он напросился к вайнорцам в провожатые, чтобы найти у Камелии слабое место и в нужный момент надавить на него.
И неважно, что с ней будет, что будет со мной, с ним самим! Такова высшая магия нашего мира — магия власти. Каждый, кто прикасается к ней, сходит с ума. Становится… фантумом, готовым подчинять, отнимать и захватывать, жертвуя другими и собой ради силы, ради того, чтобы стоять рядом с богами, получая дары из их рук. Вместо того, чтобы просто жить…
— Я должна обсудить это с дядей, — сказала принцесса.
— Хорошо, — ответил граф Даниш. — Но амулет я оставлю у себя.
Они поднялись.
Я выпрыгнула из своего укрытия и вприпрыжку поскакала к дворцу. А то наговорю, что чувствую, потом пожалею.
— Белка! — окликнул Даниш. — Идем домой!
"Сама дойду! Видеть тебя не хочу! Вас обоих!"
* * *
— Что думаешь, Болли?
Альрик отвернулся от окна, чтобы не видеть белой мути, занавесившей парк от неба до земли. В канун праздника всегда шел снег, но не сплошной стеной, как сейчас, а легкими красивыми хлопьями. Всегда, чтоб миру провалиться к темным богам!
До сих пор Альрику не приходило в голову задуматься, как владыки зимы этого добивались. Сколько себя помнил, просто радовался этим хлопьям и пушистым облакам, сквозь которые непременно проглядывало солнце. Непременно, опять же. Хотя властью над воздушными течениями владыка зимы обладать не должен. Или должен?
В том и беда, что Альрик не понимал всех тонкостей своего нового дара. И это приводило в бешенство. Ничего, с даром моря будет проще. Если решиться и принять его…
— Представь себе, Болли, она сказала, что отдаст мне дар, если ей не придется делить со мной постель. Ее сердце, видишь ли, принадлежит другому. И при этом не стеснялась смотреть в глаза!
