Мы миновали еще одну компанию перешептывающихся учеников, которые очень плохо скрывали, что говорят обо мне.
– И их тоже игнорируй, – велела Вайолет. – Хотя не каждый день большой, крепкий квотербек футбольной команды оказывается геем. Половина школы в шоке; другая половина считает тебя теперь еще более сексуальным.
– Нет…
– Я лишь говорю правду.
Подошел Харрис Рид с урока математики, его скрипичный футляр стучал по бедру.
– Привет, Вайолет. Привет, Ривер.
– Я же тебе говорила, – тихонько пробормотала Вайолет.
Я ухмыльнулся.
– Привет, Харрис. Как дела?
– Хотел сказать, что я слышал об аварии. И очень рад, что с тобой все хорошо.
– Спасибо, приятель. Мне приятно.
Его взгляд упал на мою руку на перевязи.
– Больше никакого футбола?
– Нет, но по другим причинам. – Я улыбнулся. – Это долгая история, но все хорошо. Действительно хорошо.
И это было правдой. Слухи и любопытные взгляды меня не трогали. Включая Ченса, Донти и остальных парней из моей компании. Меня немного задело, что они притворялись, будто меня не существует, но, если правда разрушила нашу дружбу, значит, грош ей цена.
Мы немного поболтали с Харрисом, а потом я заметил Ронана Венца, прислонившегося к стене, где обычно болтались Пропащие Ребята. В тот день он был один и, заметив меня, направился к нам.
– Ой-ой, – сказал я Вайолет, кивая на него подбородком. – Думаешь, он идет надрать мне задницу?
– Как только узнаешь его получше, поймешь, что это большой плюшевый мишка. – Затем ее улыбка погасла. – Хотя я бы не исключала такого варианта…
Я фыркнул от смеха, разглядывая татуировки на руках Ронана.
– Привет, – сказал Ронан, кивнув Вайолет. – Мне нужно поговорить с Уитмором. Наедине.
– Конечно. – Вайолет поцеловала меня в щеку. – Скоро увидимся, Ривер. И скажи маме, что я о ней думаю. Всегда.
– Обязательно, – хрипло ответил я, затем повернулся к Ронану.
– Что случилось?
– Я насчет Холдена.
– Я догадался. Что с ним? Он в порядке?
– В полном беспорядке. Он бы уже свалил в Париж или черт его знает куда еще, если бы не ждал деньги. Потом он исчезнет.
– Вот так просто? Не попрощавшись? – Я стиснул зубы, чтобы не показать, как сильно меня это ранило.
– Он сказал, что попрощался с тобой в больнице.
– Это, мать твою, не считается!
Ронан наклонился ближе.
– Послушай. Я его знаю. Ему нужна… помощь. Или не знаю что. Ему нужен ты.
Я с трудом сглотнул.
– Он мне тоже нужен. Так же сильно.
– Тогда покажи ему.
– Как? Он не хочет со мной разговаривать. Не отвечает на звонки, а у меня мама больна. Я не могу часами торчать на чертовом крыльце Холдена… – Я взъерошил рукой волосы, от разочарования голос охрип. – Я готов сделать все, что ему нужно, но… черт. На мою жизнь вот-вот свалится бомба.
Ронан задумчиво поскреб заросшую щетиной щеку.
– Рядом с Утесами есть парковка с хозяйственной постройкой. Ничего примечательного. Поезжай туда сегодня в четыре часа и старайся не высовываться.
– Приятель, у меня нет времени на всякую чушь типа шпионских игр…
– Ты хочешь его видеть или нет? – оборвал меня Ронан. – Будь там. Я позабочусь об остальном.
До последнего звонка часы ползли со скоростью улитки. Оставалось еще шесть дней учебы, но с меня хватит. У меня не было ни малейшего желания проводить время на потерявших важность занятиях, вместо того чтобы быть с мамой. Ее родители умерли, когда она была маленькой, но с других городов стекались родственники – тети, дяди и двоюродные братья и сестры. Они сновали по дому, покупали продукты, готовили еду, убирали или просто общались с мамой.
Когда я вернулся в тот день домой, с мамой были только Амелия и папа, а Дазия командовала всеми остальными. Хозяйская спальня стала центром дома, все вещи притягивались к ней – мои книги, куклы Амелии, папины газеты, которые он все еще пытался читать. Мама была солнцем, а мы все вращались вокруг нее как можно дольше, пока она не погаснет.
Ее прикроватный столик был завален лекарствами и салфетками. В углу тихо работал увлажнитель воздуха, а у кровати стоял кислородный баллон, питая назальную канюлю. Врач сказал, что мама может оставаться дома, если ей это удобно. По сменам приходили медсестры из хосписа – нововведение с тех пор, как я попал в больницу.
Но в тот день мама выглядела лучше. Немного сильнее. Разговоры и смех давались ей легче. И я знал, что другого времени не будет. Никакого другого дня, кроме этого.
– Мне нужно ненадолго уйти, – сказал я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. – Скоро вернусь.
Поскольку мой внедорожник все еще стоял в автомастерской после того, как скатился с холма, я взял старый пикап моего отца и отправился на стоянку, о которой рассказал Ронан. Я припарковался за сараем и стал ждать.
Ровно ко времени подъехал черный седан Джеймса, и из него вышел Холден. Мне было больно его видеть. Прошло всего несколько дней, и все же казалось, что пролетели годы с той ночи на пляже, когда я обнял его, поцеловал и сказал правду. Что я принадлежу ему душой и телом.
Он выглядел ужасно, растрепанные волосы и темные круги под глазами, и в то же время совершенно идеально в джинсах, черной водолазке и длинном твидовом пальто.
– Подожди здесь, хорошо? – услышал я, как он сказал Джеймсу. – Я ненадолго.
– Конечно, сэр.
Когда Холден направился к небольшой тропинке, ведущей вниз к пляжу, я вышел из-за сарая.
– Привет.
Он резко остановился.
– Ублюдок ты, Ронан, – пробормотал Холден себе под нос. Он обшарил меня взглядом, задерживаясь на повреждениях – повязка на виске, левая рука на перевязи, запястье в гипсе. Боль отразилась на его лице. – Как ты?
– Все хорошо. Правда хорошо.
– Как голова?
– Мне сказали, что больше никакого футбола. Но это неважно. Той ночью на пляже я говорил правду. Я рассказал отцу. Абсолютно все.
– Ты рассказал ему обо мне?
– Могу поклясться, что сделал это.
– Как он отреагировал? – Холден заставил себя улыбнуться. – Билет до Аляски заказывать не стал, верно?
– Да, – хрипло ответил я. – Но мне очень хотелось, чтобы в тот момент ты был там. Хотелось, чтобы ты был рядом со мной, когда я сказал ему, что люблю тебя.
Холден поморщился и покачал головой.
– Господи, не говори так, Ривер.
