одиночество, холодное тело умершей жены. Закрывая глаза, он каждый раз переживал заново тоску и боль несчастного вдовца. Ничего нельзя было изменить, он был заперт во сне, не мог оттуда убежать, как не старался. А ведь он смел называть себя сновидцем! Просыпаясь, Лоуренс обнимал теплую живую женщину, тщетно пытаясь убедить себя, что это обычный кошмар и ничего более. С каждым разом сон становился все более продолжительным. Лоуренс знал, что это лишь дело времени, когда он станет безмолвным участником самоубийства, ведь его роковой сон — это видение бедного страдальца, который так и не получил спасительное послание.
Его беспокойство передалось Элейн. Он будил ее плачем и криками, но на все расспросы отмалчивался, не желая беспокоить ее правдой. Близился день свадьбы, но с каждым утром Элейн выглядела все более подавленной. Это разбивало Лоуренсу сердце, он знал, что так долго продолжаться не сможет.
Придя в квартиру, сновидец сразу же поставил греться чайник. Окна на кухне были старые, из щелей дул пронизывающий сырой ветер, было холодно. За прошедшие дни Лоуренс освоился в квартире Элейн и чувствовал себя как дома. Теперь в коридоре его встречали знакомые домашние туфли, а в шкафу висел теплый халат, словно он жил здесь всегда.
— Подумав, я решила отказаться от ужина, — сказал Элейн, появляясь в проеме.
— Совсем? — расстроился он, откладывая нож для масла. — Может, хотя бы чай?
— Может быть. Но ты ужинай, если хочешь.
— Нет, без компании не интересно. Да я и не голоден.
— Дорогой, — она обвела его шею руками, смотря прямо в глаза. — Ты плохо выглядишь. Меня это беспокоит.
— Да? — он провел рукой по подбородку. — Сейчас же побреюсь.
— Не в этом смысле, — Элейн покачала головой. — Здесь все как всегда идеально. Я имею в виду, что ты выглядишь как… Попробую объяснить. Несколько лет назад с нами работал человек по имени Макс. Он гастролировал вместе с труппой, занимался разным мелким ремонтом. Не пил, был приятным в общении.
— Пока все выглядит довольно невинно. Подозреваю, сейчас последует что-то плохое.
— А ты догадлив… Его сотрудничество с театром было прикрытием. На самом деле, путешествуя по стране он сбывал наркотики среди обеспеченной молодежи. Потом сорвался и сам стал принимать их, врать опасным людям на которых работал. В общем, для Макса все закончилось плохо. Так вот, выражение твоего лица очень напоминает его, когда мы виделись с ним в последний раз.
— И что это значит? — осторожно спросил Лоуренс. — Я никогда не принимал наркотики. У меня одна зависимость — это ты. И чай, конечно.
— Никогда и не думала подозревать тебя в подобном. Я вспомнила Макса, потому что у тебя лицо человека у которого большие проблемы. И дело тут не в потере работы. Не пытайся сделать Контору виноватой, — Элейн погрозила пальцем.
— Не стану. — Он отвел взгляд.
— Будешь и дальше отмалчиваться?
— Дорогая, что ты хочешь, чтобы я сделал? Я готов. Только ты устала, я бы не хотел утомить тебя еще больше.
— Не настолько я устала, чтобы прервать допрос, — ее голос звучал шутливо, но глаза смотрели серьезно. — Лоуренс, поговори со мной. Я на твоей стороне, ты можешь мне доверять. Я не хочу на тебя давить, но и делать вид, что все в порядке, тоже не могу.
— Ты полностью права, — он вздохнул. — Прости мою нерешительность. Ты, наверное, уже догадалась, что я не самый отважный человек.
— Ты все же решился зайти ко мне в гримерку после представления — это тебя полностью оправдывает. И все же мне бы не хотелось, чтобы наша совместная жизнь началась с недосказанности.
— Тогда обещай в ближайший выходной съездить ко мне на квартиру, — попросил Лоуренс, отрезая себе путь к отступлению. — . Я должен тебе кое-что показать. И нет, это не труп хозяйки в ванной как ты могла бы вдруг подумать по моему зловещему тону.
— Договорились. — Элейн примирительно поцеловала его в кончик носа. — Это связано с твоими кошмарами?
— Косвенно. Чаю? — Лоуренс потянулся за чайником, умоляюще смотря на нее.
— Одну чашку, — она милостиво позволила сменить тему. — Только без сахара. У нас остался ежевичный джем?
— Да, еще есть треть баночки, — он заглянул под крышку.
Вечер прошел мирно. Чтобы разрядить обстановку Элейн рассказывала о театральной жизни. С ней и коллегами происходило множество веселых историй.
— Ты когда-нибудь жалела о том, что стала актрисой? — спросил Лоуренс, намазывая для нее булочку маслом.
— О, всякий раз, когда шла домой пешком под дождем. И когда приходилось репетировать в ледяном зале без отопления. А чаще всего, когда получала оплату, после выступления, — рассмеялась она. — Эта профессия, как и всякая другая, полна разочарований. Многие не выдерживают постоянных разъездов. Это самое тяжелое. Сегодня ты в одном городе, завтра в другом. В дороге должен выучить свою роль и еще пару ролей на всякий случай, если придется быть дублером. Постоянная сырость, плохие условия и пренебрежение, — она вздохнула. — Если ты серьезно связан с театром, то семья страдает.
— А как же обожание публики, овации, знаки внимания от поклонников?
— Этого тоже было немало, не стану отрицать, но во всем важен баланс, — Элейн вздохнула. — Свое сорокалетие я праздновала в компании коллег. У нас был контракт на весь год и по условиям контракта мы играли в провинции. В итоге работали практически за еду. На праздничном столе был ломтик сыра, тарелка с квашенной капустой и бутылка отличного вина, которую кто-то стащил из кабинета управляющего. Эта бесконечная нищета утомляла, хотя местная публика принимала нас очень тепло. После одного их представлений нам подарили живую курицу-несушку! Представляешь? — она расхохоталась. — Занавес падает, мы выходим на поклон, а дежурный вместе с цветами приносит клетку, в которой сидит маленькая рябая курочка с запиской «От благодарного поклонника».
— И что же вы сделали с таким необычным подарком? — губы Лоуренса невольно разъехались в улыбке.
— Птица оказалось ручной. Мы ее кормили, курочка исправно несла яйца — все были довольны. Когда вернулись в город, отдали ее одному из техников, у его тетки была ферма. А у тебя на работе случалось что-нибудь необычное?
— Иногда в кафетерии не было очереди во время перерыва. Это очень необычно. А если серьезно, в Конторе всегда было скучно, однообразно. Одинаковые машины у служащих, одинаковая мебель и много одинаковых папок с документами, которые носят туда-сюда.
— А как же все эти слухи о закрытых вечеринках для своих с девушками и спиртным?
— Меня на такие вечеринки не приглашали. Хотя… Прошлый новый год я встречал в настоящем поместье. Дорогая выпивка, кожаная мебель, вышколенная прислуга, повсюду тяжелый
