она очень долгое время была с ним близка, знала его как облупленного, доверяла ему, и по-своему, все же любила.
– Ничего-ничего, так бывает Марин, не все мы можем предусмотреть и проконтролировать, – Костя укачивал ее в своих руках, как маленькую, шептал ей на ухо, успокаивал, – Поплачь – поплачь, станет легче!
Костя, взглядом попросил дать Марине успокоительного, потому что не был уверен, что она сумеет успокоиться сама, а такой сильный стресс – это последнее, что нужно ее организму.
У него у самого в голове не укладывалось, как такое могло произойти, и хоть на слезы его не пробирало, но он был в ступоре. Не мог понять, как Разецкий вообще тут оказался, почему под пули полез, хотя и было все понятно. Он, как и сам Костя, хотел закрыть собой самое дорогое, что у него было в этой жизни – Марину.
Не ожидал такого поворота событий, но и особо расстроенный не был, больше за Марину боялся, ее надо было отвезти домой, смыть с нее всю кровь и посадить возле сына, тогда она успокоится, возьмет себя в руки, чтобы ребенка не пугать.
– Руслан, организуй нам машину, я хочу ее домой отвезти, – Руслан кивнул, и пошел давать кому-то распоряжения. Через минуту вернулся, кивнул на подъехавшую тонированную BMW, – Сами тут разберетесь?
– Да, езжайте, если нужны будут показания для следаков, я позвоню, но думаю, тут и так свидетелей хватает.
– Ясно, звони, если что.
За рулем темной BMW сидела Зима и нетерпеливо постукивала пальцами по рулю.
Он, с Мариной на руках, сел на заднее сидение и, наконец, сумел выдохнуть в полную грудь, хотя от привкуса железа, во рту, не избавился. Марину нужно срочно вымыть: она на свои руки уставилась, и взгляд не отводит, молчит, уже не плачет.
– Вас домой?
– Да.
Зима молча надавила на газ и спокойно повезла их домой.
– Ваш сын будет дома через час, вы должны успеть успокоиться, не нужно пугать ребенка, это и так все будет в новостях еще неделю крутиться, но лучше ему не видеть вас обоих в крови.
– Знаю, думаю, успею.
– И уезжайте в отпуск сразу, ваши акулы юриспруденции все устроят, лишних вопросов ни у кого не будет, Саныч и я проследим, Татьяна Юрьевна за конторами присмотрит.
– Ты знакома с Таней?
– Знакома, – она кивнула и посмотрела в зеркало заднего вида прямо ему в глаза, – Она хороший человек, и Вы тоже. Не думайте о всяких глупостях, и не давайте о них думать Марине.
Костя весь застыл, когда услышал в ее голосе что-то похожее на человеческие эмоции, неприкрытую заботу о его сыне и жене, да даже о нем самом.
– Не верится, что я это говорю, но… Спасибо, ты спасла мою семью.
– Да, я знаю, не забудьте рассчитаться по чеку, – она ему подмигнула в зеркале и перевела взгляд на дорогу.
Больше они не говорили, добрались молча. Марина, к тому времени, смотрела уже на него, еще не осмысленно, но хоть перестала трястись. Сама вышла из машины, и сама дошла до квартиры, а там пусто: ни Любаши с Васей,– те еще отдыхали на даче,– ни Ильи, у него только должно было закончиться дополнительное занятие в школе.
– Пойдем, моя хорошая, пойдем, умоемся!
Костя на руках отнес ее наверх и поставил на пол только в их ванной комнате.
Марина стояла и не двигалась, лишь следила внимательно за всеми его действиями. А он ее раздевал, снимал одежду, сгибал ее колени и локти, чтобы было удобней стянуть брюки и блузу, включил воду в душевой кабине и быстро разделся сам. Взял ее за руки и втянул, следом за собой в кабину под горячую воду, прижал к себе, обнял, спрятал ее от всего мира.
Аккуратно водил руками по ее телу, гладил, смывал страх и горе, повернул ее лицо к воде, запрокинул голову вверх:
– Закрой глаза! – тихо скомандовал, и она послушалась, закрыла их и подставила лицо воде, позволяя той смыть с нее кровь.
Они стояли так минут пять, а может больше, ванная была полна пара, тяжело дышалось, но он держал Марину, не давал осесть на пол и снова начать рыдать.
– Мне холодно, – вдруг прохрипела она, – Мне так холодно, Костя, руки в крови и ледяные, представляешь?
Она вытянула перед ним свои руки, они дрожали, но были чистыми и горячими, покрылись морщинками от воды.
Костя взял ее руки в свои ладони и прижался к ним лицом. Поцеловал каждую дрожащую ладошку, подышал на них, а потом, видя, как ее глаза наполняются слезами, облизал каждый палец, без всякого сексуального подтекста, просто слизывал, своим ртом и языком с них холод и чужую кровь, давал ей волю, чтобы еще раз оплакать и выплакать всю ее боль и страх.
Марина задрожала всем телом, громко всхлипнула и прижалась своим лицом к его груди, спряталась там и прохрипела, едва дыша:
– Я плохой человек!
– Нет, Мариша, ты что?! Нет, родная, не вздумай себя винить, слышишь?!
Костя ее встряхнул, потом крепче к себе прижал и поцеловал в мокрые волосы на макушке, обхватил ее всю руками и начала убаюкивать.
– Я рада, – сипло выдохнула ему в шею, – Я рада, что это не ты!
– Что?
Он не понял, о чем она говорит, не осознал ничего.
– Я рада, что умер Андрей, а не ты… – она зарыдала снова, – Я плохой человек, потому что рада, что умер не ты!
Костя не знал, что ему нужно сказать или сделать. Мог только сжимать ее в своих руках и тихо укачивать.
Он, наверное, тоже плохой человек, потому что рад, что его жена практически только что призналась ему в любви самым странным способом, которым могла это сделать.
Они, наверное, оба плохие, но какие есть. И любят друг друга такими, какие они есть.
ЭПИЛОГ
***
Марина даже толком сообразить ничего не успела, уснула в руках Кости, растворилась в его теплоте и нежности, погрузилась в какой-то странный сон-забытье, а проснулась, по началу, даже понять не могла, кто она и где находится. Кровать пустая, Кости нет рядом, и это ее дико испугало. Кровь от лица отхлынула, и голова кругом пошла, темнело в глазах, стоило только вспомнить, что произошло вечером, и как… Пусть ее назовут хоть дважды эгоисткой, она могла вчера потерять Костю, раз и навсегда.
Дальше события развивались со скоростью света.
Спустилась на кухню, а там Илья спокойно завтракал и что-то клацал
