class="p1"/>
– Ты военный!
Я сначала подумал, что ослышался.
– С чего ты взяла?
– Это же мундир! Его военные носят!
– Ну военные, и что? Что тебя смущает? – спросил я ровным голосом, давая понять, что её разоблачение нисколько меня не волнует.
– Ты говорил, что работаешь в институте...
– Я и работаю в институте.
– В каком?
– Секретная информация, – строго сказал я. – Нина, зачем тебе эти сведения? Ты шпион?
Она заметно испугалась – а заодно и растерялась.
– Шучу, – улыбнулся я и подошел к ней. – Ничего секретного, но название настолько абстрактное, что с твоим пищевым не сравнится. И мы там действительно занимаемся счастьем народным. И звание у меня не слишком высокое, поэтому приходится вкалывать за себя и за того парня. Так что не бойся, всё в порядке. Я почти обычный человек. Только мне совершенно не хочется говорить о работе... давай лучше о спектакле? Тебе понравилось?
– Нет... – она попыталась собраться с мыслями. – Нет. Я ожидала большего... если честно.
– Татьяна говорит, что актеры устали, загонял их режиссер, – я улыбнулся. – А ты как, и дальше хочешь проводить вечера у Таганки?
Она задумалась.
– Не знаю, честно, – призналась она. – Это была мечта, а тут она раз – и исполнилась.
– Даже два раза, – добавил я.
– Да, даже два раза... Мне девчонки в институте не поверили, когда я сказала, что на «Гамлета» попала и в первом ряду сидела, сказали, что я всё выдумала. Я им даже про Высоцкого не стала говорить, чтобы совсем за врушку не начали держать...
– Да и правильно, – я легонько тронул её за плечо. – Это твоя жизнь, ты знаешь, что правда, а что неправда, а им об этом и знать незачем. Ну что, посмотрим «Маскарад»? Или показать тебе, где ты спать будешь?
Она задумчиво понаблюдала за Арбениным, который обменивался репликами с богато наряженным мужчиной, и помотала головой.
– Нет, ещё одного спектакля я сегодня не выдержу. А ты играешь на гитаре?
– Немного, – осторожно ответил я.
Обычно такие вопросы заканчиваются одинаково, хотя я ни разу не попадал в подобную ситуацию – моя жена всё же трезво оценивала мои музыкальные способности.
– А сыграй что-нибудь?
«Ну вот».
– Что-то конкретное? Или на свой вкус? – я решил не ломаться.
Всё же я не был настоящим музыкантом, хотя тот же Высоцкий охотно брал гитару и тоже не доводил до настойчивых уговоров.
Нина снова задумалась.
– Давай на свой.
Она оглянулась и указала на стол у стола:
– Можно?
– Конечно.
Она села и приготовилась внимать, а я взял гитару и задумался. Можно было сыграть что-то из популярного сейчас – с современными хитами я уже немного разобрался, и даже если отбросить патриотичные и партийные песни, то всё равно выбор был. По радио тут регулярно пускали «Ваше благородие», «Ледяной потолок» или «Увезу тебя я в тундру», крутили и «Свадьбу», и даже «Черную кошку». Этот вариант был узнаваем, беспроигрышен – и очень, до скрежета зубовного банален. Хуже, наверное, было лишь попытаться изобразить что-то из Высоцкого – во мне точно не было его экспрессии, а в спокойном состоянии его стихи не работали. Можно было, наверное, попробовать воплотить в жизнь то видение, которое меня посетило во время импровизированного сейшена на квартире Золотухина, но здесь и сейчас «Кукушка» – да и весь Цой целиком – был на редкость неуместен. Я мысленно перебрал тот репертуар, что успел опробовать за прошедшие с покупки гитары три дня – и остановился на песне, которая в среду лучше всего отражала моё упадническое настроение и привела к появлению на свет рапорта на увольнение и к покупке гитары за космические по советским меркам деньги. При этом сама по себе эта песня упаднической не была.
Я перехватил гитару поудобнее, посмотрел на Нину, которая приготовилась слушать – словно отличница лекцию по важному предмету. Сыграл небольшой проигрыш – и запел.
«Если день в тоске постылой тащится с утра,
Если снова все как было – вечное вчера.
Свет небесный, путь земной, нет вдали огня.
Будь со мною, будь со мной, не оставь меня...»
«Не оставь» я не тянул – дыхалки не хватало. С плавным переходом «Не оставь меня скитаться – В городе пустом» у меня тоже не получалось, надо было тренироваться. Но даже в таком убогом – на мой взгляд и слух – виде поздний хит «Воскресенья» произвел на Нину магическое впечатление. Она слушала меня, приоткрыв рот и забыв обо всем на свете – о том, что она сидит в квартире случайного в общем-то знакомого, о котором не знает ничего, о том, что ей здесь предстоит ночевать в компании этого самого знакомого, о том, что на ней надеты детские колготы, совершенно не подходящие девушке её лет, которая старается идти в ногу с модой. Я уже видел её в подобном состоянии – на «Гамлете», когда она внимала актерам Таганки, которые делали спектакль в паре шагов от неё. Даже на квартирнике после она не смотрела на Высоцкого с подобным пиететом, затаив дыхание. И мне почему-то очень нравилась эта аудитория, состоящая всего лишь из одного человека.
«А когда во тьме кромешной засияет вновь
Вслед за доброю надеждой – верная любовь.
Над землею, над весной, крыльями звеня
Будь со мною, будь со мной, не оставь меня!»
Я не стал заканчивать песню проигрышем – просто резко перестал играть. В комнате повисла тишина, и лишь сбоку Арбенин что-то тихо выговаривал своей Нине.
А я смотрел на эту Нину, и она смотрела на меня. Наверное, такая обстановка лучше всего подходит, чтобы затащить пораженную девушку в постель, но я не стал использовать своё преимущество.
– Понравилось?
Она очнулась, скинула наваждение – и снова превратилась в обычную Нину, студентку, комсомолку и просто красавицу из пищевого института.
– Д-да... – почти прошептала она. – Я никогда не слышала этой песни, кто её поёт?
– Я, – скромно признался я. – Я пою.
Она ахнула и прикрыла рот ладошкой.
