Таганку тоже надо было бы превратить обратно в обычный советский театр, а «очередь» занять созидательным трудом, но я уже понял, что этот орешек мне не по зубам – за театром Любимова и Высоцкого стояли такие персоны, перед которыми я никто и ничто.
Правда, и этих персон моя активность насторожила – иначе бы меня не убирали в длинную командировку. Или же это могло быть лишь совпадением – например, я мог предположить, что в недрах московского управления существовали некие списки на подобные поездки, и моя очередь подошла именно сейчас.
Свист чайника позволил мне оборвать эту беседу на скользкую тему. Я вернулся к плите, так и не дотронувшись до девушки – чего она, кажется, слегка опасалась.
– Ты с сахаром чай пьешь?
– Что? А, да... одна ложка.
– Ты проходи, садись, я не буду сервировать тебе столик у дверей.
Послышался тихий смешок – как сигнал того, что Нина слегка оттаяла. Она даже не возражала, просто устроилась за столом и, кажется, съела кусочек чего-то, пользуясь тем, что я стою спиной. Я и сам был голоден – в антракте мы общим решением в буфет не ходили, так что последний раз я ел много часов назад. Ну и она тоже.
Я сел напротив неё и обвел широким жестом все тарелки – с колбасой, сыром и безвкусным «длинным» огурцом.
– Всё можно есть, не стесняйся, – сказал я. – Пока чай, но если захочешь – есть вино. Я не хочу, ещё от театра не отошел, может, позже...
Она обвела продукты голодным глазами, схватилась за горячую кружку – и пробубнила, глядя куда-то в стол:
– Мы будем заниматься любовью?
Я не сразу разобрал её бормотание, а когда понял смысл вопроса, меня неудержимо потянуло демонически расхохотаться и сказать: «Конечно».
Но мне категорически не хотелось обижать эту, в общем-то, неплохую девушку. Поэтому я не озвучил и вторую мысль, которая пришла в мою дурную голову – мол, любовь ещё надо заслужить, а у нас будет дикий животный секс. Пришлось собрать всю свою серьезность в кулак и говорить спокойно, чтобы не спугнуть эту студентку, комсомолку и – ладно – красавицу.
– Нина, тебе стоило задать этот вопрос, когда я пригласил тебя к себе домой, – я доброжелательно улыбнулся. – А раз ты приняла это предложение и даже уже добралась до места – поздно уточнять условия и всё такое. Но я тебе отвечу: возможно. Через силу этой твоей любовью всё равно лучше не заниматься, только хуже будет... хотя есть люди, которым даже нравится, и мужчинам, и женщинам. Но я вообще-то над всеобщим счастьем работаю, мне такое не к лицу. Так что прислушайся к себе, чего ты хочешь, чего можешь и всё такое. А я пока тебе во второй комнате постелю.
Я действительно встал – и наткнулся на недоуменный взгляд. Пришлось спрашивать в лоб:
– Что?
Нина замялась.
– Да это... ты странный, ты знаешь об этом?
– Мне говорили. Но никто не знает, что он странный. Есть такой... ну пусть будет анекдот. Когда ты умер, ты об этом не знаешь, только другим тяжело. То же самое, когда ты тупой. Или вот – странный. Это только со стороны заметно. Для меня я самый талантливый, умный и красивый.
Она наконец рассмеялась – громко, искренне и очень заразительно. Пришлось улыбнуться.
– Но вообще я затащил тебя к себе с коварной целью, – смех резко оборвался, а на меня уставились два недоверчивых глаза. – Только я чуть позже тебе об этом скажу, ладно? А пока поешь, мы давно не перекусывали. Для чего-то серьезного поздно, но если хочешь – могу яичницу сделать... или можешь сама сделать, надеюсь, ты умеешь пользоваться газовой плитой и сковородкой. Потому что если не умеешь – то та цель так и останется во мне. Так что?
– Я... не хочу яичницу, – она покосилась на мои богатства. – Просто не хочу. Но с плитой обращаться умею, честное слово.
– Доверяй, но проверяй, – улыбнулся я. – Всё, ешь, а я тебе пуховую перину взобью и горошину под неё положу.
– Какую горошину?
Вопрос она задала моей спине – и я счел возможным не отвечать, а просто махнуть рукой. Надеюсь, получилось правильно. Как в мультиках.
***
– Ты меня обманул?
Диван во второй комнате я для Нины приготовил, а потом ушел в ту комнату, в которой, собственно, и жил. Включил телевизор – трансляции тут заканчивались рано, но на второй передаче только начался старый, ещё довоенный «Маскарад», который я и оставил для фона. Взял гитару – и немного выпал из реальности, перебирая струны нотами ещё ненаписанных песен. Появление девушки застало меня в творческом трансе. Пришлось импровизировать.
– Ах, здравствуй, Нина... наконец! Давно пора...
– Ты о чем? – она слегка растеряла боевой задор.
– Это Лермонтов, – я кивнул в сторону «Рекорда». – Там главную героиню как раз Ниной зовут.
– Не сбивай меня с толку!..
– Хорошо.
– Виктор!
– Ладно, – я отложил гитару и встал. – Что опять-то случилось?
– Ты меня обманул, – повторила она, но без прежней уверенности.
И ткнула пальцем в мой мундир, который висел на деревянных плечиках в шифоньере с незакрытой дверцей.
«Черт!»
Поскольку денщиков и адъютантов младшему офицерскому составу в СССР и особенно у нас, в Комитете, не полагалось, новые погоны я пришивал сам. Наука нехитрая, хотя и слегка подзабытая, потому что с предыдущего раза прошли годы – что для меня, что для «моего» Виктора. Но я успешно справился, и теперь мог красоваться в новенькой форме, соответствующей моему текущему званию. Правда, форму мы носили только по очень большим праздникам, но никогда не знаешь, когда этот праздник случится, поэтому приходится быть готовым всё время. В общем, мундир я подготовил – вчера вечером, сразу после библиотеки, – убрал его на место, а сейчас просто забыл закрыть дверцу, когда доставал постельное белье для Нины.
– И что?
Я решил держать оборону до конца.
– Ты!.. Ты не работаешь ни в каком институте!
– А где я работаю?
