белую майку, но выглядит все так же прекрасно, как в первый день, когда я ее увидел. Я так по ней скучал и хотел бы, чтобы она поняла, что я не трогал ее сестру и лучше бы трогал ее.
Я буду заниматься с ней сладкой любовью до конца своей чертовой жизни.
Она отказывается смотреть в глаза, но сохраняет спокойствие, чтобы я мог говорить.
— Я не трахал ее. Может, ты, блядь, просто послушаешь меня?
— Почему, Ной? — она вынимает свою руку из моей хватки. — Ты решил никогда не слушать меня. Затем ты ставишь мне ультиматум. Почему я должна даже думать о том, чтобы слушать тебя?
— Потому что я люблю тебя.
Вот, я сказал это.
Три особенных слова, которые я никогда раньше не говорил женщине. И теперь, когда я их произнес, мне хочется кричать об этом громко, чтобы все слышали. Меня охватывает облегчение, и я жду, что между нами все будет хорошо. В конце концов, как может быть иначе, ведь я наконец-то дал ей то, чего она хочет?
Она смотрит на меня широко и вопросительно, а ее смех, который следует за этим, странно темный и тревожный. Меня смущает ее реакция. Разве она не должна быть в моих объятиях, говоря мне, что тоже любит меня?
— Тебе еще многое предстоит узнать о любви, Ной, — она замолкает, наблюдая за моим растерянным выражением лица. — Очень легко сказать кому-то, что ты его любишь. Что трудно, так это показать, что ты любишь кого-то на самом деле. И до этого самого момента я еще не видела ничего, что заставило бы меня поверить, что ты любишь меня.
Я отстраняюсь, обиженный тем, что она считает мои слова ничего не значащими после того, как я наконец-то признался в правде: — И то же самое нельзя сказать о тебе, Морган? Что ты сделала, чтобы показать мне, что любишь меня? Ты все еще замужем. И я уверен, что ты все еще спишь в одной постели со своим мужем даже после того, как я узнал правду, — говорю я с отвращением. — Я должен задать тебе тот же вопрос.
— Ты прав. Последние два месяца я не делала абсолютно ничего, только носила в себе чувство вины. Мне жаль, что ты думаешь, что я ничего не сделала, потому что, видимо, дело не во мне, а в других и в том, чего они хотят.
Проводя руками по волосам, я смеюсь над ее комментарием о том, какой разочаровывающей она может быть: — Ты не можешь винить никого, кроме себя. Ты принимаешь решения. Ты диктуешь свою собственную жизнь. Ты не можешь продолжать использовать всех остальных в качестве оправдания, Морган.
И как будто я задел какую-то струну, потряс ее убеждения до самого основания, она смотрит на меня опущенными глазами, пока правда действительно не причиняет боль.
— Знаешь что, Ной? Ты прав, — говорит она, подтверждая истину. — Я должна жить для себя. Принимать собственные решения. И я начну с того, что приму одно из них прямо сейчас, — она придвигается ближе, кладет руку мне на грудь, чтобы почувствовать биение моего сердца. Оно бьется довольно громко, стучит как сумасшедшее. И от одного ее прикосновения оно начинает замедляться, потому что одно ее прикосновение — это то, чего оно так долго ждало.
— Я люблю тебя, но иногда любви недостаточно, — слабо произносит она. — Уйди от меня сейчас. Пойми, чего именно ты хочешь от меня. Потому что я скажу тебе это… — она замирает на полуслове, поддерживая мое любопытство, — Если ты вернешься ко мне и скажешь, что любишь меня, я приму эти слова близко к сердцу и никогда не отпущу их.
Я сопротивляюсь, поднимая руку, чтобы погладить ее лицо, потому что я действительно люблю ее. Но за все это время она наконец-то начала понимать меня и знает, что мне нужно немного разобраться в себе, потому что я не могу отдать ей всего себя прямо сейчас. Есть слишком много вопросов, на которые нет ответов, и мне нужны ответы, прежде чем я возьму ее в свои объятия и никогда не отпущу.
Я решил уйти, но не потому, что я слаб, а потому, что мне нужно найти в себе силы.
И две недели спустя я нахожу их.
Тридцать четвертая глава. Ноа
Я сижу в машине и наблюдаю за человеком, который является мужем женщины, которую я люблю. День слегка пасмурный, а может быть, это смог Лос-Анджелеса, к которому я уже привык. В любом случае, это никак не способствует моему и без того унылому настроению.
Вокруг него много людей — от ассистентов, помогающих с прической и макияжем, до самих моделей, которых фотографируют. С фотоаппаратом в руках он меняет ракурс и подходит ближе, делая снимки. Похоже, он чувствует себя комфортно в своей стихии, счастливо улыбается и направляет моделей в разные позы.
Он также может улыбаться, потому что он женат на любимой женщине.
Выследить Уайатта оказалось сложнее, чем я предполагал. Поскольку мы с Морганом расстались, а Скарлетт отказывается разговаривать со мной после своих сексуальных домогательств, у меня не осталось другого выбора, кроме как связаться с их отцом, Максом.
Мы очень долго обсуждаем сложившуюся ситуацию. Очевидно, Морган рано призналась ему в своих чувствах ко мне, поэтому он знал о том, что мы были вместе на барбекю. Чем больше он говорит о своих отношениях с Морган, тем больше я понимаю, что он такой же, как моя мама. И что забавно, дело не только в том, что я ищу его одобрения, но и в том, что он ищет моего одобрения, чтобы встречаться с мамой.
Над такой извращенной развязкой можно только посмеяться.
Босыми ногами я неловко ступаю по песку, пальцы ног утопают в нем, пока я пробираюсь к месту съемок. Ассистент спрашивает меня, участвую ли я в съемках, и пытается направить меня к импровизированному гардеробу.
— Я здесь, чтобы поговорить с Уайаттом, — говорю я категорично.
Она подходит к месту, где стоит Уайетт, и, конечно, он оборачивается, чтобы увидеть меня. Он кричит моделям, чтобы те сняли пять, снимает камеру с шеи и передает ее ассистенту. Босыми ногами он подходит к тому месту, где стою я, и протягивает руку.
— Ной, — он вежливо улыбается.
Я не знаю, почему я пожимаю ее — это похоже на рукопожатие с дьяволом. Или, возможно, это то, как я воспринимаю это в своей голове. Я ненавижу его, потому что
