с крещенья.
Вот они зиму прожили, стали ягель копать для оленей. Жену не любил, так оставил ее в лесу:
— Посиди здесь у багажа, пока я ягель ищу. Ну и вот, сам ушел и говорит:
— Чтоб ее леший увел!
Вдруг к ней приходит ее муж Иван и говорит:
— Пойдем, я ягель нашел. Багаж-то оставь!
Вот она пошла с ним, а потом видит, что дело неладно. А тот пришел, жены нет тут. Вернулся домой. Поискали, поискали, нигде найти не могли. Так на другой и женился, которая люба была.
А она все у черта жила это время. А был сенокос, а молодые косили, стог сложили, легли спать. А черт пришел, вихрем прикинулся, стог весь разметал. Ну и вот, пришел домой, говорит:
— Твой муж стог сметал, а я раскидал.
— А где он?
— А здесь недалеко с молодой женой косит.
— Покажи мне!
Он ее принес на гору и спрашивает:
— Видишь?
А она говорит:
— Плохо вижу, спусти меня пониже.
А он говорит:
— Я пониже не могу, там трава чертополох, я ее боюсь.
— Немного-то пониже меня, — говорит, — спусти.
Ну, он ее спустил пониже. Он от нее отвернулся, она возьми да в траву и сбеги. Он ее взять не смог, а платье все сорвал с плеч. Она осталась нагишом. Вот и поползла к ним. Говорит:
— Не бойтесь меня. Я, Иван, твоя жена, только оденьте меня, я нагая.
— Мне тебя не надо, у меня другая жена.
А она говорит:
— Я вас не разведу, только оденьте меня.
Жена сняла юбку нижнюю, а он дал пиджак, она и пошла в деревню и ушла в монастырь жить.
— Я, — говорит, — вас не разведу!
У нас ведь в монастырь уходили навек.
НЕ СЫНА ХОРОНИЛ, А...
ЖИЛИ мужчина и женщина. У них был один сын. Этот сын все рос. А отец пьяница был, все проклинал, на прокляту брал. И сын заболел, и помер. Не летом, — лежал, лежал, и так его похоронили.
И вот жили, жили, и вдруг приехали поморы из Княжой (на Мурманский берег ехали) и спрашивают:
— Сколько у тебя детей?
— А никого нет. Один сын был и тот помер.
— Нет, — говорят, — он у тебя живой.
— Как живой, — говорит, — когда в земле похоронен?
— А сходи выкопай, — говорят, — ты ведь не сына хоронил, а чурку!
Ну, старик убедился — чурка и есть. Ну, поморы и сказали, как найти (сына). Стали его отворачивать. Сиди, говорят, под средней матицей, — придет. Только, говорят, не спи, а схвати левой рукой наотмашь.
Ну вот, отец сидел, сидел всю ночь у стола, под матицей. А жена все знала и взяла сон навела на него. Жена слышит, а он ничего не слышит.
Так парень стучал, стучал, и как ему молился, и ушел — заревел.
Ту ночь так и проспали. Ночь прошла. Приходит тот помор и спрашивает:
— Ну как, был ли?
— Жена говорит, что был, а я, — говорит, — проспал.
— Ну ладно, проспал, — говорит, — так теперь эту ночь сиди. Ну, сидит.
А он к избе к дверям пришел и застучал:
— Татушка, голубушка, пусти меня!
Отец опять заспал, никак не пускает.
Ну, он так хлопнул дверью, что все задрожало. Опять пошел — заревел.
Ну и помор опять зашел, спросил.
— Я, — говорит, — не слышал, а жена говорит, что грохнуло.
— Ну, — говорит, — еще третий раз приведу к тебе в избу и доведу до средней матицы, тут и поставлю: только левой рукой наотмашь возьми, — говорит.
Ну, а как только надо было прийти — он опять заспал. И как парень ни являлся ему, никак отец взять не мог.
И ушел он. И так дверями хлопнул, что все задрожало. Так и ушел. И уехал на Каменный остров (Каменный нос), поступил в монастырь.
Вот из деревни все люди ездят, его видят, а отец ездил — он ему не показался. Черт губу вырвал у него.
О НЕКРЕЩЕНОЙ ДЕВИЦЕ
ЖИЛИ мужчина с женщиной. У них было два сына. Одного девки любили, а другого не любили девки. Ну вот, он один раз повалился спать и говорит:
— Хоть бы какая некрещеная меня полюбила!
Ну и стала эта девушка некрещенная ходить каждую ночь к нему. Брат слышат с невесткой, что с кем-то он разговаривает.
— С кем это ты разговариваешь?
— Да какая-то девушка тут ко мне ходит.
— Что-то вы все: она до двенадцати часов с тобой говорит, а с двенадцати ее и нет?
— А, — говорит, — надо сходить к бабе-знахарке, может, она что и скажет?
Вот пришли к бабушке-знахарке, а бабушка и говорит:
— Если, — говорит, — крещеная, так припаси крест и пояс. И только до двенадцати часов на нее накинь. И если она крещеная, так у тебя останется, ну а если некрещеная, так не будет ее, уйдет.
Ну, он все приготовил. Она пришла, с ним разговаривает, а он в это время накинул на нее крест и пояс. Она заревела, билась, билась, так нагой и осталась. И закричала, чтоб дали ей платье.
Ну, невестка прибежала, одела ее, этот женился на ней, она и осталась у него.
Ну, а потом она рассказывает:
— Я, — говорит, — попа дочь была, и меня мать прокляла маленькую: и вот теперь двадцатый год идет, а она все возится с ребенком. Ну, поедем, — говорит, — теперь к ней нынче в гости!
И вот приехали, а мать полы моет. Ну, она запросилась на квартиру. Ну, мать не пускает, а поп ушел вечерню служить. Мать не пускает, говорит:
— Куда я вас на квартиру пущу, если у меня ребенок покою не дает, день и ночь ревет, покою нет!
— Ну, — говорит, — а ревет, так я покачаю, а ты помоешь.
Ну, она там пол намывает, а та села качать. Качала, качала, а он ревет. Она его вытащила да хрясь об пол.
Мать прибежала и кричит:
— Что ты наделала, что ты наделала!? Я двадцать лет вожусь, да не выкинула, а ты...
— Да ты посмотри, — говорит, — с
