В этот момент Филипп ухитряется вывернуться из хватки Хелены и бросается на нее.
С самого начала ясно, что их силы неравны. И все же я по-прежнему прячусь в тени. Дорит поддерживает Нину, которая едва стоит, опираясь только на одну ногу, и лицо у нее мертвенно-бледное. Весь пол усыпан осколками стекла, хрустящими под ногами. Деклан и Брок продолжают бороться с противником, но Деклан истекает кровью из раненого бока, а Брок совсем обессилел. Я вижу, как Фирн расползается и ветвится под его кожей.
Я смотрю из своего укрытия на дверь. Можно сбежать туда, навстречу безопасности. К Еве.
Филипп выбивает нож из руки Хелены, и тот с лязгом отлетает в сторону. Неистовая метель влетает в разбитое окно, и я вспоминаю тот вечер в театре, где присутствовали король с королевой и Ганс Кристиан Андерсен. Тогда мы все – и Ева, и Хелена, и я – мечтали о будущем. Филиппу удается скрутить Хелену, и теперь он тащит ее к выбитому окну, чтобы довершить дело.
Она даже не знает, что я здесь.
И, может быть, никогда не узнает. Еще одна унция магии убьет меня.
Я могу прятаться в тени и ждать.
Но это тоже решение.
Хелена сопротивляется изо всех сил, и снежные вихри заметают паркетный пол у нее под ногами. Она начинает поскальзываться, силы изменяют ей, и Филипп рывком сводит ее запястья спереди, связывая их.
Пока он стягивает ее руки шнурами от шторы, я смотрю на собственные запястья и на отметины Фирна.
Она – мать Евы.
«Не используй магию», – всегда говорил мой отец. «Будь Гердой», – писал он.
Что я выберу?
Я знаю, какой выбор сделали эти шахтеры. Они отнимали жизни у других – в том числе и у своих товарищей, – чтобы заполучить магию для себя. Но у меня есть шанс сделать обратное. Пожертвовать своей магией ради жизни другого человека.
Все это время я так крепко цеплялась за свою эгоистичную любовь к Еве, за совместное будущее. А теперь легко, словно выдыхая воздух, отказываюсь от всего этого. Ева не должна снова осиротеть. Я все время волновалась, что если ей придется делать выбор, она выберет Хелену, а не меня. Но теперь ей не нужно будет выбирать.
Я выхожу из тени и в полную силу зачерпываю свою магию. Я знаю, как должна поступить настоящая старшая сестра. Потому что моя старшая сестра сделала это ради меня.
Странное ощущение: как будто с прошлого раза мои легкие стали просторнее. Как будто магия течет тем быстрее, чем глубже я погружаюсь. Она поет в моих жилах, порождая удовольствие и мучительную боль, когда я через всю комнату снимаю с Хелены узы. Ослабляю шнур настолько, что он соскальзывает с ее рук. И все это я проделываю, даже не прикасаясь к ней.
– Марит, – выдавливает Хелена, когда видит меня, и Филипп в изумлении тоже поворачивается. Я застала его врасплох. Выиграла достаточно времени, чтобы Хелена освободилась. Филипп делает шаг ко мне, и в его руке появляется нож.
– Магия – это будущее Дании, – говорит за его спиной Хелена. – Она спасла Данию от тебя.
Она хватает осколок стекла и вонзает глубоко в бок Филиппу.
Я перестаю держаться. За магию, за будущее. Словно в зеркальном отражении, мы с Филиппом одновременно опускаемся на пол. Я чувствую, как Фирн прорастает сквозь мое тело, и гадаю: как он выглядел бы, став самоцветом? Какого он был бы цвета?
Впервые в жизни я не боюсь его.
Быть может, потому, что я по своей воле выбрала такой исход, и потому, что такой выбор означает жизнь для кого-то еще. Я впервые, наверное, могу счесть Фирн даже прекрасным.
* * *
Ева сворачивается рядом со мной, и я ощущаю знакомое тепло ее тела, как в те ночи в «Мельнице», когда она забиралась ко мне в кровать. И сейчас она прижимается ко мне в последний раз.
– С тобой все будет в порядке, Ева, – шепчу я ей. – Ты будешь с Хеленой.
– Марит, это с тобой все будет в порядке! – яростно отвечает она.
Но это не так, и, полагаю, она тоже знает это, потому что дрожит, прижимаясь ко мне всем телом, и я чувствую ее знакомый запах, напоминающий мне о покое и счастье, о тысяче ночей, когда она засыпала рядом со мной в «Мельнице». Ева нежно проводит ладонью по моей щеке, и я касаюсь ее руки, вспоминая, как она выглядела в те моменты, которые мы проживали вместе. Неуверенно протягивая мне Вуббинса, оставляя крошки от печенья в моей постели, изо всех сил толкая Сару, подслушивая разговоры Несс, защищая меня от Брока. Выражение восхищения на ее лице в тот вечер на балете. Ее танец в общей спальне «Мельницы» в свете уличных фонарей, когда она думала, будто ее никто не видит. Эти тихие, хрупкие моменты, когда она наполовину погружалась в дрему под моим присмотром. Если наши воспоминания были дуэтом, то дальше ей предстоит петь соло. А песня, которая была моей – о детских годах Евы, об Ингрид, о моем отце, – теперь умрет вместе со мной.
Ева осторожно проводит пальцами по моим бровям.
– Вот, – говорит она, – я сметаю прочь все противное или плохое, что было сегодня. Теперь засыпай, – она стирает собственную слезинку, упавшую мне на лицо, и голос ее срывается, когда она лжет: – А утром мы обе проснемся бодрые и веселые.
Я закрываю глаза и неожиданно оказываюсь на лестнице в своем старом доме, мне пять лет. Моя сестра напевает что-то себе под нос и делает цветочную корону. Я обеими руками обхватываю столбик перил, и край деревяшки оставляет отметину у меня на щеке.
– Для тебя? – спрашивает Ингрид, протягивая мне корону, и ее смех звенит, словно ветровые колокольчики. Отец хлопочет у плиты, и я чувствую запах теплого молока и апельсиновой цедры, из которой готовится взбитый заварной крем по старому маминому рецепту.
– Я люблю тебя, Марит, – шепчет Ева мне на ухо.
Я чувствую, как тепло струится сквозь меня. Потому что всю свою жизнь я боялась будущего. Боялась, что буду одна, когда наступит конец.
– Ева, – выдыхаю я.
О чем еще я могла бы просить? Это самый драгоценный дар.
Провести последние моменты жизни с теми, ради кого стоило жить.
Глава тридцать седьмая
Филипп
В тот день, когда шахтеры узнали всю правду, я слушал.
Тот день решил все, и это означало, что обратного пути у меня нет.
Половина шахтеров хотела рассказать эту правду кому-нибудь: полиции, королю. Другая половина хотела сохранить тайну и продолжить действовать, как и прежде.
Голоса их становились все громче, эхом отдаваясь от известняковых стен.
– Никто не уйдет отсюда, не придя к договоренности, – заявил Стин.
Я слышал все это. И то, что случилось после. В тот день я только и делал, что слушал.
Иногда самые важные решения, которые ты принимаешь, заключаются в том, чтобы не делать абсолютно ничего.