Книга Морана - Алексей Иванович Кулаков

[5]Комбидресс во многом напоминает закрытый купальник. Его основное предназначение — это замена обычного комплекта белья.

Глава 15

Глава 15

Чем дальше длился июнь сорок первого года, тем меньше у белорусов оставалось надежды на теплые проливные дожди: все указывало на то, что в небесной канцелярии случилась какая-то накладка, и теперь недостаток влаги в облаках компенсировали усиленной работой солнца. А уж то старалось по-стахановски, выдавая двойную норму тепла и света — так, что даже вековые болота в дремучих чащах начали высыхать вслед за обмелевшими речками и ручьями. Дороги пылили ну просто неимоверно! Особенно же страдали от жары люди в военной форме, с высоты порой весьма похожие на светло-зеленых муравьев: одни армейцы постоянно что-то торопливо таскали и разгружали, рыли длинные линии изломанных ходов и тут же прятали их за пятнистыми сетями, всячески бегали и суетились. Другие «муравьи» в пилотках наоборот, размеренно и деловито копошились на полях и дорогах, стучали топорами и звенели пилами, которыми распускали на части длинные хлысты свежих бревен… Вся эта суета военного муравейника под названием «Шестьдесят третий Минско-Слуцкий укрепленный район» стихала только с приходом густых вечерних сумерек — да и то, не везде и не всегда. Порой в ночной тиши начинали приглушенно рычать моторами и лязгать гусеницами вроде как отсутствующие в УР танки и САУ; иногда сразу в нескольких местах полыхала искрами электросварка, или приезжала под срочную разгрузку колонна пропыленных грузовиков. Хм, ну или наоборот — срочно требовалась рота-другая для загрузки очередного эвакуационного эшелона…

Неудивительно, что при такой напряженной жизни некоторые «муравьи» не выдерживали и получали тепловой удар, или стирали ноги до кровавых мозолей. Кроме того, служивые регулярно промахивались обухами топоров мимо скоб и гвоздей, загоняли глубоко в себя здоровенные занозы, бились о разные твердые предметы головами и другими частями тела… Одним словом, военные медики без работы не скучали, но основной массе страдальцев в солдатских гимнастерках приходилось довольствоваться циничными взводными санитарами и скудным содержимым их сумок. Меньшую часть приболевших все же допускали до палаток ротных перевязочно-сортировочных пунктов с военфельдшером и медсестричками, которые, во-первых, были женского пола (в армии это очень важно!!!), во-вторых именно лечили, а не ругали параллельно с намазыванием вонючей мазью и последующим небрежным бинтованием — и в-третьих, могли выдать предписание на легкие хозработы вплоть до излечения. И наконец, избранные страдальцы все же попадали прямиком в медсанбат к суровым, но справедливым военврачам, имевшим полное право оставить их при санитарно-медицинском батальоне до полного выздоровления, или даже направить далее в госпиталь, тем самым надолго избавив от необходимости стойко переносить тяготы действительной службы.

— Стой!

И именно к одному из таких медсанбатов, разбивших палаточный «табор» на окраине небольшого города с политически верным названием Дзержинск, довольно поздним утром подкатила свой большой чемодан на колесиках юная беловолосая красавица. В легких сандалиях, при виде которых у часового немедля зачесалась вспотевшая в кирзовом сапоге правая пятка; в серо-синих летних саржевых штанах от костюма-«морозовки» и кипенно-белой блузе — которые выглядели (да и являлись) гораздо более пригодными для июньской духотищи, нежели плотная и застегнутая до последней пуговки и крючочка гимнастерка, и еще более плотные галифе… И вся такая ладная и гладкая, что прямо — ух!!!

— Дальше прохода нету, красавица.

— Для меня найдется, товарищ солдат.

Ознакомившись с предписанием Морозовой А. В., в котором той указывалось всенепременно появится четырнадцатого июня в расположении 63 медсанбата Минско-Слуцкого укрепрайона, дабы вверить себя в руки его командования на целых два месяца, рядовой отошел на пару шагов от самодельного шлагбаума и призывно поглядел на сидевшего в теньке ефрейтора. Хм, как на товарища по службе вообще, и старшего по званию в частности. Главнокомандующий шлагбаумом, впрочем, и так уже дрейфовал поближе к прекрасной незнакомке, прямо на ходу сдвигая пилотку чуточку набекрень по последней армейской моде, и принимая тем самым лихой и непреклонный вид.

— Что тут у тебя?

Прочитав официальную бумагу, бравый военный уже без прежней лихости поглядел на как-то уж слишком молоденькую фельдшерицу, вновь сдвинул пилотку, только на сей раз в положение «на лоб», что позволило ему задумчиво почесать освободившее место и принять воистину мудрое решение:

— Так, Панько, сопроводи-ка гражданочку к товарищу военврачу второго ранга.

Который явлению лиловоглазого чуда с красным дипломом для начала изрядно (и чуточку неприятно) удивился — хотя сам же и подавал заявку на три выпускницы медтехникумов этого года. Сдержанно, и отчасти нецензурно восхитившись умственными способностями минских военкомов, врач-организатор всея медсанбата незамедлительно призвал себе на подмогу командиров медицинской и эвакуационной рот, и устроил практикантке устный экзамен по основным предметам. Коротенький, да, но весьма пристрастный. Признав по итогам допроса… Пардон, опроса, что юная коллега уже вполне состоялась как медик, и приятно удивившись неожиданно-высокому уровню преподавания в Минском медицинском техникуме. Коротко посовещавшись, врачебный трибунал постановил принять девушку в доблестные ряды шестьдесят третьего медико-санитарного батальона, и приписать для прохождения двухмесячной практики в приемно-сортировочный взвод к старшему военфельдшеру Калиновской — которая руководила одним из временных медпунктов, развернутым возле ДОТ-а номер шестнадцать Минского УР-а.

Разумеется, вот так сразу практикантку никуда не отпустили: сначала ее вписали во все необходимые ведомости и приказы, затем коротенько, всего на полчаса, помучили различными инструктажами. Потом уже она изводила командира своего взвода вопросами — тридцатипятилетний хирург даже немножко охрип, отвечая на бесконечные «а как у вас устроено…». Но все же выдержал, да. Затем беловолосую почемучку хорошенько накормили разваристой гречневой кашей с мелкими кубиками мяса и напоили сносным чаем, попутно расспросив Александру о ее биографии — а узнав, что она вообще-то детдомовская, немедля организовали дополнительную порцию кускового сахара и полдесятка окаменевших от времени лимонных карамелек. После обеда пришел черед прогулки по узким улочкам Дзержинска — в компании пожилого и весьма доброжелательно настроенного к ней сержанта из хозвзвода, ставшего проводником-сопровождающим на временный вещевой склад 108 стрелковой дивизии, к которой был приписан 63 медсанбат. Правда командовавший сей армейской пещерой сокровищ старшина поначалу отнесся к гостям неласково, и хотел выдать по предъявленному ему вещевому аттестату форму второй[1]категории. Ибо отдавать первую категорию какой-то там девице, которая всего через два месяца упорхнет прочь обратно на «гражданку», его откровенно заела военно-интендантская жаба. Однако присмотревшись внимательнее и оценив молоденькую военфельдшерицу как следует, нестарый еще татарин с откровенно славянским носом-«картошкой» тут же умильно заулыбался, малость замаслел глазами и кардинально переменил мнение, выложив на доску-прилавок пусть и