А решить ее можно было только одним способом – в сжатые сроки найти кандидатуру, одинаково приятную и Кампоманесу, и большинству делегатов. В этом случае Флоренсио объявил бы о своем досрочном уходе во время конгресса, и мы получили бы право сразу избрать нового президента. Мы постоянно вели переговоры, проводили совещания, дискутировали. Сидим в очередной раз с инициативной группой в лобби-баре, обсуждаем какие-то кандидатуры, условия, и в это время в вестибюль заходит Кирсан. Кампоманес совершенно неожиданно кидает на него взгляд и заявляет нам:
– Вот достойный человек. Выберете его – я уйду хоть завтра.
Расклад совершенно неожиданный. В одном сомневаться не приходилось: Илюмжинов, мечтающий руководить Шахматной федерацией России, придет от идеи руководства ФИДЕ в полный восторг. Так и случилось. Как только я рассказал Кирсану о наших планах, я увидел перед собой человека на пике блаженства. Он сразу согласился, а утром бросился звонить Илюшину – помощнику Ельцина, – дабы получить карт-бланш на свое избрание от высшего руководства. Конечно, этот вариант в Москве только приветствовали, но в Кремле, а не в Шахматной федерации. Оказалось, что перед самым вылетом в Париж Илюмжинов обедал с Каспаровым. И Гарри, узнав о выдвижении Илюмжинова на пост главы ФИДЕ, воспринял это как личное оскорбление. Планировал такое действо и ничего не сказал. Каспаров не мог предположить, что у Кирсана даже в мечтах таких планов не стояло. Разобидевшись, Каспаров вместе с Макаровым направили конгрессу официальный факс о том, что Национальная шахматная федерация РФ не только не поддерживает кандидатуру Илюмжинова, но категорически возражает против его избрания. Макаров, конечно, такого удара не ожидал совершенно. Его вполне устраивала главенствующая роль в российских шахматах и видеть над собой ни Илюмжинова, ни кого-то другого он не хотел. Письмо должно было воспрепятствовать избранию Кирсана, ведь по правилам кандидата в президенты ФИДЕ национальная Федерация должна была поддерживать в обязательном порядке. Кстати, став президентом, Илюмжинов быстро отменил это неугодное ему правило. А тогда надо было придумать, как его обойти. Иду к Кирсану и говорю:
– Ищи любой документ, в котором тебя поддерживает Ельцин.
Илюмжинов в конечном итоге нашел какое-то письмо.
– Что ты с ним будешь делать? – спрашивает.
– Увидишь, – говорю и бегу к Кампоманесу:
– Флоренсио, я двое суток не спал, знакомил делегатов с Кирсаном и рассказывал им, какой он замечательный. А теперь его избрание висит на волоске.
– Что случилось?
– Федерация против.
– Не может быть! Почему?
– Не важно. Важно то, что мы должны выбрать Кирсана и на этом закончить дрязги. Сделаем так: как только делегаты от России объявят решение Федерации, сразу давай слово мне, а потом объявляй голосование.
– Ты знаешь, о чем говоришь?
– Да. Это единственный выход.
– Ладно, по рукам.
На следующий день все так и случилось: шок конгресса после объявления официальной позиции Национальной федерации России и моя пламенная речь, в которой я, опираясь на огромные просторы нашей страны, доказывал, что это позиция не России и не президиума Федерации, который не собирался и не голосовал по кандидатуре Илюмжинова, а лично президента Макарова. А против личной позиции одного президента есть и личная позиция другого. Только в данном случае речь идет о Борисе Николаевиче Ельцине, который Кирсана во всем поддерживает и на пост главы ФИДЕ практически благословляет. Я заканчиваю свои огненные вирши. Кампоманес тут же с пафосом заявляет, что мнение президента страны безусловно важнее мнения главы Федерации, и ставит вопрос на голосование. Кирсана выбрали практически единогласно, а потом… Потом он предпочел забыть о том, кто и как поспособствовал его избранию. На радостях он обещал возместить Башару Куатли все расходы по проведению конгресса, затем, познакомившись с другом Башара – владельцем салона элитных автомобилей, – забрал у того под честное слово три «Роллс-Ройса». Деньги за два из них до сих пор где-то путешествуют, да и расходы Куатли полностью никто возмещать и не думает.
В девяносто шестом году мы с Каспаровым все еще играли в чемпионатах мира по разным версиям. Однако и Америка, и большинство европейских стран были на его стороне, поэтому найти организаторов на мой матч с Гатой Камским оказалось довольно трудно. Илюмжинов в короткие сроки договорился с Саддамом Хусейном и объявил Багдад местом проведения матча. Это решение не устроило американцев, которые уже готовились вступить в отрытую конфронтацию с Ираком. Позицию США поддержали и многие европейские страны во главе с Великобританией, выпустив резолюцию о выходе из ФИДЕ в случае проведения матча в Багдаде. Угроза была очень существенной, поэтому Кирсан принял, возможно, единственное на тот момент правильное решение провести матч в своей родной Элисте.
Незадолго до этих событий мы с Камским, играя в юбилейном пятидесятом турнире в Гронингене, совместно разрабатывали правила матча на звание чемпиона мира по шахматам. Мы могли бы этого не делать, если бы правила, согласованные еще мной и Фишером, Илюмжинов благополучно не выкинул бы в мусорное ведро. Нет правил – нет и требований. Хотим – выполняем, а не хотим – делаем все что заблагорассудится. Можем и нарушать сколько душе угодно. Ну у кого из шахматистов хватит духу, времени и сил таскаться по арбитражным судам и кому-то что-то доказывать? В общем, отсутствие правил было только на руку шахматным функционерам.
С Камским мы довольно легко все согласовали, подписали и отправили в Федерацию, рассчитывая, естественно, как это принято на официальном уровне, получить письменный ответ. Однако время идет, а никакого подтверждения о том, что правила приняты, мы так и не получаем. В конце концов не выдерживаю и через пару месяцев звоню Кирсану, интересуюсь:
– Что там у нас с правилами по матчу на звание чемпиона мира?
– А что с ними не так?
– С ними все так. Мы с Камским разработали, отправили, а ни ответа, ни привета.
– А зачем тебе ответ? В ФИДЕ рассмотрели, со всем согласились.
– Извини, – говорю, – все-таки есть вопросы, которые требуют соблюдения некоторых формальностей. Отправлено в письменном виде – будьте добры прислать письменный ответ.
– Да ладно, не бери в голову! – Кирсан отмахивался, как от назойливой мухи. – Формальность – она и есть формальность.
Я предпочел конфликт не развивать и удовлетвориться устным подтверждением принятых правил, за что и поплатился. Перед началом матча я отправил представителя в Элисту проверить условия организации. Туда же приехал и отец Камского. Илюмжинов в рекламных целях быстро созвал пресс-конференцию, но и он сам, и мой представитель, отвечающий исключительно за бытовые условия и мало разбирающийся в шахматах, довольно быстро оттуда уехали. Камский-старший остался с журналистами один на один и по одному ему известной причине объявил, что матч будет проходить без доигрываний. Для меня такие условия, конечно, были совершенно неприемлемыми. Отыграв положенные в первый день пять часов, уже чувствуешь себя абсолютно вымотанным. Таким образом, отменив доигрывания, можно взять меня физическим измором. Я старше на двадцать три года и после пяти часов матча явно буду уступать Гате в форме. На это и был расчет.
