руку. — Там свет нужен, фонарь… прыгай тут… металлоискатель… в школьном кружке моделирования есть, кстати… и вообще… рудник под водой… нырять надо!
— Захар больше не повезет!
— Дорогу показал, это главное… Теперь я сам могу.
— Зимой по льду?
— Ага… как раз в прорубь с аквалангом наперевес…
— Возьми меня! Знаешь, как я люблю плавать! Тем более — зимой! В проруби! Даже без акваланга!
— Погоди! — Лев дернул ее к себе, и оба остановились.
— Чего? — испугалась Анька.
— Смотри, брусника. Я, когда туда шел, так и не попробовал.
Лев присел на корточки и стал торопливо грести ягоды. Зеленый, будто лакированный, брусничник разбегался по белому мху, прижимался к расселинам скал. Ягоды свисали гроздьями.
— Ничего себе! А сладкая! Никогда такой не видел!
— Лев, нас ждут!
— Подождут.
— Захар же звонил!
— Угy…
— Так бежим!
— Анька! — он выпрямился. — Посмотри на меня!
— Чего?
(Почему так: звезда, последний герой, тайная твоя мечта с придыханием говорит: «Посмотри на меня…», а ты в ответ по-простецки мычишь: «Чего-о?», как будто папа с мамой у тебя неандертальцы, а дедушка с бабушкой — сразу гориллы.)
— Аня, посмотри на меня…
Она уставилась на его кроссовки, перемазанные в болотной жиже. Потом — на потертые светлые джинсы в пятнах травяного сока и глины. На красную майку в белесых солевых разводах… Все что угодно, только бы не встретиться с ним взглядом.
Наверно, это не он вытаскивал ее из ямы, отряхивал от песка, а она прижималась щекой, чтобы услышать его сердце.
Наверно, это не он спускался по ступеням к зеленому рудничному озеру, а потом босиком, голый по пояс, балансировал на перилах причала, пока она ловила кадр.
Наверно, это не он нырял в странную малахитовую воду и вытаскивал ей со дна полосатые каменные обломки.
Наверно, это не он протягивал руку, помогая перейти болотце, да так и не отпустил ее, так и тянул за собой по лесу.
Тогда она не думала, о чем надо с ним говорить, она просто говорила.
Тогда она не думала, как на него надо смотреть, просто смотрела.
А теперь испугалась и зажмурилась.
— Во дурочка! — хмыкнул Лев. — Возьми, это я для тебя. — Он сложил ей ладонь горсточкой и высыпал туда ягоды. С одного бока белая, с другого — красная. — Попробуй.
Она ссыпала горсточку в рот. Сладкая, солнечная оказалась брусника. С хвойным привкусом сосновой смолы, с болотной горчинкой, с медовым запахом позднего клевера.
И что-то коснулось ее волос. Чуть-чуть, как паутинка. Как ветер, уронивший иголку. Невесомо. Самым краешком губ.
Вот тут она распахнула ресницы.
— Послушай, есть такие стихи, — Лев невинно всматривался в даль: — Я люблю тебя, мулатка, — я люблю тебя, халиф, жить невыносимо сладко, поцелуи в ливни влив… Хороший поэт написал, Алексей Королев. Ладно, теперь побежали. Интересно, кто кого загрыз: Захар Аллочку или она Захара? Или они ждут нас вместе, живодеры, щелкая челюстями?
***
— Кстати, че у тебя с ногой?
— С правой или левой?
— С пятой, чудовище!
— А что с ней?
— Вот и поговорили, — Захар счастливо отхлебнул чайку. — Ты же панику поднял: нога, у меня нога! Аццкая рана, доктор Айболит нервно курит в сторонке. Подайте сюда Яну с аптечкой немедленно. Так прошла, али што?
— Куда прошла?
— У-у-у… нельзя вам, компьютерщикам, соприкасаться с дикой природой. Интеллект теряете.
— Захар хочет сказать, — подняла голову Яна, перестав читать, — что ты позвонил Алле из-за ноги.
— Я позвонил Алле из-за ноги, — повторил Ник, — из-за чьей ноги?
— Ну, тебе видней.
— А что я сказал Алле, когда позвонил? — искренне заинтересовался Ник.
— Алла, — заорал Захар, — что тебе сказал Ник по телефону, когда позвонил?!
Блондинка сидела чуть в стороне от всех, гордо приподняв плечи, давая понять, что ей не место среди плебеев. И только двухэтажный бутерброд примирял ее с сомнительной компанией.
— А ничего не сказал!
— Э-э?
— Ничего он, пролетарий, не сказал! Я все сочинила, — мстительно призналась Аллочка с набитым ртом, — это у меня будильник включился, а не звонок.
— Ты… сочинила? — Захар чуть не выплеснул на себя кипяток. — Зачем?
— Тебе не понять, — напустила тумана Аллочка.
— Зачем ты отправила Яну вниз?!
— Чтоб не мешала. Че она на Лева вешалась? Вешалась бы дома, а тут скромнее надо быть.
— А Ник?
— А что Ник? Ника я вообще спасла. Если б не я, кто б его искать стал? — Аллочка повернулась к компьютерщику. — Ты мне по гроб жизни должен быть благодарен, понял? У, лошара! Глаза б мои не смотрели! — Аллочка схватила многострадальный колхозный сапог и запустила им в компьютерщика.
Ник онемел, а потом запустил сапог обратно в Аллочку.
Захар присвистнул.
И тут из леса появились Анька с Левом. Они держались за руки. На щеке у Аньки красовалась свежая царапина, медные волосы разметались по плечам. На шее покачивался фотоаппарат. Она чуть смущенно улыбалась и все время поглядывала на Лева.
— О! — белозубо заорал тот, как только увидел компанию на скале. — Еда! Бутерброды! Наконец-то! я так долго этого ждал!
Анька поняла, что ничего не понимает в великих поэтах и, наверно, никогда не поймет, до конца жизни. И это и есть самое великое счастье, которое только можно испытать.
***
— Анька! — раздалось с соседнего балкона. — Коза! Яблочкина! Я знаю, что ты дома! Вылазь!
Анька фыркнула. Не очень-то она и скрывалась. Но выбегать по первому зову соседа считала дурным тоном. Она не собачка, чтобы ее высвистывали. Ничего, подождет Захар, не развалится.
Тут на столе у нее зазвонил мобильный телефон. Ну конечно, не сумев, так сказать, прорубить дорогу топором, сосед решил поискать обходных путей.
— Подождешь! — назидательно велела она телефону, оставляя его без ответа.
Телефон, будто услышав, замолчал. Но тут же звякнул, сигналя об эсэмэске. Она с любопытством ткнула в желтый конвертик: «Отзовись, а то выйду на лестничную клетку и заклиню замок», — оповещал ее вредитель из-за стенки.
— Замок он мне заклинит, ха! Напугал! Он мне замок заклинит, а я ему… — Анька задумалась, подыскивая достойную месть. — А я ему…
— Анька, все равно ничего круче не придумаешь, — завопил сосед, снова коварно переместившийся на балкон, — давай: мир, дружба, жвачка — и выходи! Дело есть!
— Ну, чего? — недовольно отозвалась Анька, появляясь на балконе. — Чего вопишь? Потоп? Пожар? Путин приехал? А будешь мне гадости про замок писать, я на тебя водяную бомбу с балкона сброшу, понял?
— Я не дурак, под нашими балконами не хожу, — показал ей язык Захар, — с них вечно гадость всякая сыпется.
— Ты меня зачем звал? — прищурилась Анька. С замком — это он хитро придумал. Надо все-таки напрячь мозги,
