какие-то неприятности, равных которым еще не было. Сегодня меня уже заставили «вернуть» заместителя директора Смита, который в последнее время зачастил на тот свет, и еще несколько других агентов. Не знаю, что у них там происходило, но таких массовых «возвращений» не было за все время нашего «сотрудничества».
Может, ТАКС охватило безумие, и агенты массово прыгают с крыши своей штаб-квартиры? Если так, то я вряд ли смогу им помочь. Понятия не имею, как лечить суицидальные порывы…
Я сидел и думал, и пил свой виски, стараясь поддержать себя на той самой грани, о которой уже говорил, когда мигнул свет.
Я слышал, как загудел аварийный генератор. В нашей глуши такое случается.
Не слишком часто, но случается.
А потом снаружи донесся глухой удар, жужжание прекратилось и свет погас окончательно. Причем, это был не взрыв. Это было похоже, как если бы по бетонной плите шарахнули… ну вот этой здоровенной штукой, которой здания сносят.
— Похоже, что вы не ошибались, директор Доу, — сказал я.
А потом началась стрельба. Что-то снова грохнуло, и дом так тряхнуло, что я чуть виски не расплескал. Выстрелы звучали сначала снаружи дома, а потом и внутри.
Я имею в виду, стрельба приближалась к нам, и я подумал, что директор Доу все-таки не зря надел бронежилет.
Один из агентов, кажется, это был мерзкий хорек номер три, встал у стены и направил пистолет на дверной проем.
— Похоже, что вы проигрываете, — сказал я.
— Заткнитесь, Ричард, — прошипел директор Доу. Шаги были уже совсем близко. — Входите, мисс Кэррингтон.
И она вошла.
Я больше шести лет не видел женщины, живьем, я имею в виду, а в этом доме они не появлялись, наверное, вообще никогда, и это был воистину роскошный экземпляр. Даже бронежилет, хромота, спутанные волосы, налипшие на одежду листья и пропитавшая ее кровь не помешали мне это рассмотреть. В одной руке у нее был пистолет, а в другой — топор.
Мне стало любопытно, зачем она притащила с собой топор. Ну, кроме того, что она на него опиралась, используя его в качестве костыля. Но это был не местный топор, у агентов есть пара штук в сарае, они выглядели совсем иначе.
Неужели она решила подойти к моей ликвидации так креативно? Решила отрубить мне руки, чтобы я уже точно ничего не написал? Или и вовсе порубить на куски?
Она выстрелила. Когда в комнату входит окровавленная женщина с пистолетом в руке и выражением решительности на лице, такой исход практически неизбежен. Это основа драматургии, мать ее…
В общем, для меня это не стало сюрпризом, а вот для парней из ТАКС — стало.
Мерзкий хорек номер три (я не уверен, может быть, это был мерзкий хорек номер пять, я их постоянно путаю) словил пулю в башку и брызнул своими мозгами на стену, и тут я должен заметить, что содержимое его головы меня не особенно впечатлило.
Директор Доу выстрелил дважды. Обе пули попали ей в грудь, и ее отбросило к стене. Топор выпал из ее руки, и я слышал, как она пытается вдохнуть. Он выстрелил в третий раз, снова в бронежилет. То ли у него были бронебойные пули, то ли он нарочно затягивал экзекуцию, стремясь насладиться процессом.
Она подняла голову.
— Хотите сказать что-то напоследок, мисс Кэррингтон? — поинтересовался директор Доу.
— Вас не должно было тут быть.
— Но я здесь, — я не видел его лица, но по тону голоса понимал, что он расплылся в улыбке и наслаждается моментом триумфа.
— Вы лишний, — сказала она. — Вы мне мешаете.
И директор Доу исчез.
Без спецэффектов и без следа.
Он не осыпался прахом, не сгорел во вспышке света, не стал бледнеть, до полной прозрачности, постепенно растворяясь в воздухе. Просто в какой-то момент он был с нами, а в следующий момент его с нами уже не было, и даже воздух с громким хлопком не занял образовавшийся после него вакуум.
Словно его и не было никогда.
Она тяжело перевернулась набок. Встала на четвереньки. Затем, опираясь на топор, невесть откуда снова взявшийся у нее в руке, поднялась на ноги, и было видно, что каждое движение давалось ей с большим усилием.
Я допил виски, поставил пустой стакан на журнальный столик, сунул сигару в уголок рта и развел руки в стороны. Я был пьян и хотел уйти красиво. Или хотя бы достойно.
Пусть никто этого и не увидит.
Она недоуменно посмотрела на меня.
— Они придут сюда, — объяснил я.
— Я знаю.
— Возможно, они придут сюда быстрее, чем ты думаешь, — сказал я. — Они…
— Они уже близко, — сказала она. — Я их чувствую.
— Ну так и делай то, зачем пришла.
— А, ты почему-то думаешь, что я собираюсь тебя убить, — сказала она. — Но я не собираюсь.
— Тогда что ты…
Она села на стул, сунула руку под бронежилет и достала из-под него одну из самых прекрасных вещей в мире — нераспечатанную пачку бумаги (позже я узнал, что она купила ее в «Волмарте»). Выковыряла из нее две застрявшие пули, прошившие бронежилет насквозь. Положила пачку на стол, вытащила из кармана ручку.
— Пиши, — сказала она.
— Что писать?
— Что-нибудь типа «и в следующий час никто не мог войти в этот дом и побеспокоить тех, кто оставался внутри».
— Пятьдесят восемь минут, — сказал я. Но я уже писал, оценив красоту ее замысла. — Мои способности распространяются только на пятьдесят восемь минут.
— Пусть будет пятьдесят восемь минут, — сказала она и посмотрела на часы. — А через пятьдесят семь минут не забудь написать этот текст еще раз.
***
Она глотнула виски из моей бутылки и поморщилась. Но она морщилась куда сильнее, когда заливала «Джеком Дэниэлсом» свои раны, используя его в качестве антисептика.
— Так чего ты хочешь? — спросил я. — Моя писанина их сдержит, но мы же не можем сидеть тут вечно. Даже если они не найдут способа пробиться — а они упорные, рано или поздно они найдут такой способ — у нас элементарно кончатся продукты. Если, конечно, ты не собираешься питаться трупами.
— Мне нужно всего несколько часов, — сказала она. — В мои планы не входит задерживаться тут дольше, потому что если я это сделаю, то горстка идио… в смысле, благонамеренных металюдей прискачет ко мне на помощь, и ТАКС их всех тут положит. У тебя же есть способ убраться отсюда при помощи вот этого?
Она указала пальцем на пачку бумаги.
— Да, — честно сказал я. — Полагаю, я сумею вписать себя в какое-нибудь другое место, главное, чтобы
