на горные пастбища...
Гудуйя отрешился от невеселых дум.
Дождь уже перестал. Плотная завеса за окном растаяла, и солнце заглянуло в хижину. Небо очистилось от туч. Звук экскаватора слышался совсем рядом.
Гудуйя хотел было встать, но не смог. Печальные воспоминания пригвоздили его к постели. Стремясь заглушить их, он внимательно прислушивался к грохоту Учиного «Комсомольца». Но отчетливый в прояснившемся, как бы вымытом дождем, воздухе звук неутомимо работающего экскаватора придал его воспоминаниям новое направление: «Чего только не заставляет делать человека любовь. Вот и Уча трудится не покладая рук. И все ради любимой женщины. А я убежал в лес от одного грубого слова Джуны. Надо было мне ее похитить в ту же ночь и податься куда-нибудь подальше — земля велика. Но что бы это могло изменить? Ведь Джуна не любила меня. «Княжеская дочь — жена батрака без порток? — вновь зазвучал в его ушах гневный голос. — Убирайся!» Словно собаку прогнала».
Гудуйя с трудом встал. Было у него одно хорошее свойство: стоило ему начать работать, как воспоминания исчезали. Вот и сейчас он заторопился на трассу.
Вода с балкона сошла. И во дворе лишь кое-где блестели лужи. Сколько же прошло времени? А он и не заметил.
У ограды, высоко вскинув головы, стояли мокрые лани и смотрели на хозяина влажными чернильными глазами. Каштановая их шерстка поблескивала на солнце.
Гудуйя закрыл дверь, взял лопату, прислоненную к стене хижины, и только собрался идти, как лязг и грохот «Комсомольца» внезапно прекратился. «Наверное, Уча полдничает», — решил Гудуйя. Не успел он пройти и сотни шагов, как неожиданно напоролся на Сиордия. Мокрый, измазанный в грязи и глине Исидоре, задыхаясь и хрипя, мчался навстречу. В лицо ему били брызги из-под ног, на непокрытой голове редкие волосы облепили лоб. Руки его крепко прижимали к груди какой-то предмет, тщательно закутанный в брезентовую куртку.
— Куда ты несешься, Исидоре? Или гонится кто за тобой?
— Как раз к тебе я и бегу.
— Что за нужда вдруг такая?
— Кончилась нужда. Я теперь богат. Видишь вот это? — Исидоре осторожно отогнул брезент. Показался вымазанный в грязи глиняный горшок с обтянутой кожей деревянной крышкой. Исидоре чуть сдвинул ее.
Что-то желтое, яркое блеснуло в горшке.
— Погляди, Гудуйя, — сказал Исидоре и поднес горшок к самому носу Гудуйи.
Горшок был полон золотых монет.
Солнечный луч, отраженный монетами, резанул Гудуйю по глазам. Гудуйя невольно зажмурился.
— Что это?
— Золото, не видишь, что ли?
— Золото?
— Именно. Золотые монеты!
— Что-что?
— Оглох, что ли? Золотые монеты, говорю. Ну, заживем теперь!
— Кто это заживет?
— Я и ты. Понял теперь?
— А я тут при чем?
— Поделим поровну. Ну что, идет?
— С какой это стати ты делиться со мной станешь?
— А вот и стану. Сердце у меня доброе, ясно?
— Где ты взял золото?
— Бог послал, — сказал Сиордия, ухмыляясь.
— Только и делов у бога — золото раздавать! — рассердился Гудуйя, подозревая какой-то подвох.
— Ну, нашел я золото, нашел, понял? — струсил Сиордия. — Так берешь ты у меня половину, а?
— Если ты его нашел, зачем тебе со мной делиться? — с подозрением взглянул на него Гудуйя.
— Сколько раз тебе повторять — сердце у меня доброе, вот и делюсь с тобой.
— Неправда это, недоброе оно у тебя, — отрезал Гудуйя.
— Ну, ладно, будь по-твоему. Хочу, чтобы ты припрятал золото, потому и делюсь! И теперь не веришь?
— Выходит, ты украл его, да? — не мигая, смотрел Гудуйя в перепуганные, бегающие глаза Сиордия.
— Да как ты смеешь?! — притворно возмутился Исидоре. — У кого это можно украсть столько золота? В наше-то время? Посмотри, здесь же настоящие червонцы.
— Что такое червонцы?
— Ну, монеты из чистого золота... Девяносто шестой пробы... Старинные. Понял теперь? — зачастил Сиордия, со страхом оглядываясь по сторонам.
— Кто это гонится за тобой?
— Боюсь, отберут у меня золото!
— Кто же отберет, если ты его нашел?
— Государство, — сболтнул сгоряча Сиордия.
— Почему же?
— Потому... — растерялся Сиордия и вновь огляделся по сторонам.
— Так, выходит, золото это государству принадлежит?
— Нет-нет. Мое золото. Так спрячешь его у себя?
— Зачем же мне прятать, коли оно твое!
— Мое!
— Зачем же ты прячешь, коли оно твое? — раздражаясь, переспросил Гудуйя.
— Мое оно, мое! Это я его нашел, — крепко прижал горшок к груди Сиордия. Накрыв его крышкой, он, как ребенка, запеленал горшок в куртку. — Никому я не отдам свое золото! Государство не должно знать, что я его нашел, понял?
— Так ты хочешь укрыть золото от государства в моей хижине?
Исидоре кивнул головой.
— Так ты меня к воровству припутать вздумал? — разгневался Гудуйя.
Сиордия с изумлением уставился на него: «Я ему половину золота отдаю, а он... Чего ему еще надо, дикарю несчастному...»
— Промахнулся ты, Исидоре.
— Чего? Чего? — забегали глаза у Сиордия.
— Помнишь, говорил я тебе: не ходи отцовской дорожкой, помнишь?
— Помню... А чего мы такого делаем?
— Не делаем, а ты делаешь, ты. Ворюга. А золото надо вернуть государству, ясно?
— Золото мое. Не верну. Это я его нашел...
— А на чьей земле ты его нашел?
Сиордия не смог ответить. Он стоял, с отчаянной мольбой заглядывая в гневные глаза Гудуйи. Теперь-то он понял, как горько ошибся, думая найти в Гудуйе сообщника.
— Иди и отнеси золото государству, — не терпящим возражения тоном приказал Гудуйя.
— Не отдам я, не отдам! — взвизгнул Исидоре и бросился бежать прочь от Гудуйи.
Гудуйя не погнался за ним. Он знал, что недалеко убежит от него выбившийся из сил Сиордия. Забросив на плечо лопатку, размеренным шагом отправился он за беглецом.
Уча на своем «Комсомольце» на целых полкилометра продвинулся вперед по новой трассе главного канала. Он и Бачило работали вместе: Уча на «Комсомольце» впереди,
