– Что вы хотите ска…
Холодный ствол приставленной ко лбу беретты не дал ему договорить. Наступившее молчание длилось, как казалось Дагу, уже тысячу лет, а он все падал и падал в бездонную пропасть. Потом, тяжело опустившись за землю, он закрыл глаза.
– Вы!
– Распорядитель, к вашим услугам. Ваш прямой пропуск в рай, где вы на досуге сможете вволю насладиться божественной милостью в компании других славных душ, подобных вашей.
– Но…
– Вам нужны объяснения? Извольте, могу вам дать одно. Все эти женщины, которых убивал Лестер, были шлюхами. Они наказаны через то место, которым грешили. Сей факт должен удовлетворить моралиста вроде вас.
– Это глупо. Скажите мне правду.
– Вы все равно не поймете.
Даг почувствовал, как пот заливает глаза. Полицейские приближались. Когда они окажутся совсем близко, священник выстрелит. Законная самооборона. Конец истории. Прицепиться к словам. Заставить его говорить.
– Вы мне лгали с самого начала.
– А что я, по-вашему, должен был вам говорить? Что вы попали в логово психопатов? Что я развратник, а к тому же садист и убийца? Будем говорить серьезно. Я пытался вам помочь по мере сил, это вы не будете отрицать, и я искренне ценил ваши усилия. Вы достойный противник. Но теперь настала пора со всем этим покончить.
– Так это вы украли досье Джонсон?
– Разумеется. Эти записи нельзя было вам оставлять. А вот с молотком я немного перестарался, это да.
– И это вы отправились на сахарный завод, чтобы убить Луизу.
– Нет, этим пришлось заняться Лестеру, и, кстати, дело он завалил.
– А Франсиско?
– Жалкий дурачок. Всего лишь статист в нашем сценарии. Подручный для мелких поручений. Лестер велел ему меня похитить, чтобы вы вмешались, а я предупредил Пакирри, чтобы тот пришел ко мне. А дальше все шло как положено. Франсиско заговорил, вы отправились сюда, устранили Вурта… Идеальный план.
– Не совсем… – прервал его напряженный голос.
– Луиза, дорогая! – жеманно воскликнул отец Л еже.
Стоя на коленях на мокром песке, она не отрывала взгляда от священника, к бедру ее был прижат «узи» Васко, на лице застыло выражение нескрываемого отвращения.
– Послушайте, не станете же вы стрелять в старика, который, прежде чем умереть, сам нажмет на курок, и король Дагобер неминуемо отправится к праотцам! Подумайте хорошенько!
Ответа не последовало. Тяжелое, прерывистое дыхание. Возгласы. Палец Луизы замер на гашетке. Она чувствовала, как в руках дрожит «узи». Ей нужно время на размышление. Но его не было. Здесь и сейчас. Священник убьет их обоих, убьет с тем же выражением возвышенной печали на лице, которое появлялось у него всякий раз, когда он принимался служить мессу. Свистящее дыхание копов, бегущих по берегу. Голос Дюбуа:
– Все в порядке, отец мой?
– Как на перекладине виселицы, – устало пробормотала Луиза.
Отец Леже пожал плечами. Короткая вспышка. Даг метнулся в сторону в тот самый момент, когда Луиза заговорила. Краем глаза он видел, как черепной свод священника треснул и отделился от остальной части лица, брызнув осколками кости, кровью и серым мозговым веществом. Острая боль в ноге: выпущенная из беретты пуля не попала ему в голову, но застряла в бедре.
Отец Леже безуспешно попытался нажать на курок еще раз, затем упал на колени, устремив на Дага огромные карие глаза. Там, где должен был находиться лоб, пульсировали обнажившиеся фрагменты мозга. Кровь хлынула у него из ноздрей, затем из ушей и изо рта. Он поднял руку, пытаясь осенить себя крестом. Потом рухнул лицом вперед, и, пока мозг аббата растекался по песку, словно вязкий осьминог, чьи-то руки подняли Дага, стали его трясти и наносить удары. Даг кричал: «Постойте!»; Луиза надрывалась: «Хватит, прекратите, он ничего не сделал!» – а море шумело, равнодушно взирая на эту ничтожную суету.
Глава 18
Даг смотрел, как на потолке вертятся лопасти вентилятора. Шаги в больничном коридоре. Луиза только что ушла от него и направилась к себе в палату. Может быть, это была санитарка, которая должна сменить ему повязки? Или Шарлотта соизволила сесть в самолет и навестить его? Если верить Дюбуа, который по телефону сообщил ей, что Васко мертв, а Даг ранен, это известие не потрясло ее; она довольствовалась сухим «Спасибо, что вы мне позвонили». Надо бы справиться в Центре генетических исследований, может, дети женского пола новой генерации рождаются с ледяным торосом вместо сердца. Шаги остановились возле его двери. Он приподнялся на подушках.
Это была не санитарка и не Шарлотта, а Камиль Дюбуа, явно куда-то спешащий, с конвертом в руках.
– Это вам.
Конверт оказался не заклеен, и Даг высыпал его содержимое на белое одеяло. Листочки ярко-голубой туалетной бумаги, исписанные мелким, убористым почерком. Он в недоумении стал перебирать их пальцами.
– Это нашли при вскрытии отца Леже, – объяснил ему Камиль, переминаясь с ноги на ногу. – Они были свернуты в пластмассовый чехольчик и засунуты в его… ну… в прямую кишку.
– Куда?
– Пластмассовый футляр. В прямой кишке. В анусе, если вам так больше нравится. Это явно предназначалось вам. Мне пора. Мы тут в нашей конторе все с ног сбились, – объяснил он, едва заметно улыбаясь.
Он вышел. Даг с некоторым отвращением рассматривал груду тонких листков. Туалетная бумага. Прямая кишка. Труп. Хотя эти листочки и были защищены пластмассой, он не мог перебороть иррационального чувства: ему казалось, что они все еще хранят тепло человека, который прятал их внутри себя. Да нет же, ничего подобного.
Ни заголовка, ни разбивки на главы. Только нацарапанные наспех строки, которые расползались то вправо, то влево, словно чьи-то невидимые руки дергали пишущего в разные стороны.
Дорогой Дагобер, прожив дерьмовую жизнь, я считаю совершенно естественным изложить ее основные этапы на туалетной бумаге. Прошу вас, не считайте это личным оскорблением.
Я счастлив, что узнал вас. Ваш приезд добавил щепотку перца в мое, ставшее слишком монотонным, существование, и я получил больше удовольствие, ведя следствие о себе самом в вашем обществе. VobisTibigratias[124].
Зная, до какой степени вы любите ломать себе голову над всякими тайнами, я догадываюсь, сколько вопросов возникло у вас, и постараюсь удовлетворить вашу любознательность.
Лао-цзы сказал, что полное заключает в себе пустоту и наоборот. Любовь заключает в себе ненависть, а ненависть заключает в себе любовь. А что заключает в себе мое сердце? Ничего. Ледяная пустота любви. От любви мне холодно. Любовь сжигает меня. Любовь – это непристойное чувство, которое мне недоступно. Я хочу превратить любовь в ненависть, хочу испытать гнев того, кто чувствует себя оскверненным.
