плоскость узкой решетки моста, и, крадучись, чтобы не заскрипело железо под ногами, двинулся в неизвестность. Не сорваться, не наткнуться бы на что! И тут же какой-то железный штырь уперся в больное колено. Грених чуть не взвыл, подавив стон, обогнул препятствие, двинулся дальше.
Включили освещение, Константин Федорович оказался в самом центре светового пятна и тотчас отпрянул в узкую щель между поднятым на канаты щитом со знакомым германским пейзажем и облаками – он загородил его от зрительного зала, и разукрашенной звездами занавесью – она прятала его от взоров из кулис. Однако здесь перильца кончались и совершенно не за что было ухватиться, у другого конца сцены мост был ничем не защищен. Грених замер истуканом, приготовившись простоять весь спектакль так, едва глянул вниз, покачнулся. Высоко! Полубублик сцены просматривался как на ладони. Вон люк, с помощью которого поднимали и опускали в трюмное помещение элементы декораций: мебель, ширмы, а порой и самих актеров для пущего эффекта.
От долгого, пристального разглядывания деталей снова закружилась голова. Грених зажмурился и качнулся, чуть было не вывалившись, ухватился за какую-то цепь вспотевшими пальцами. Из-под волос к носу стекла тонкая струйка пота. А ведь еще час здесь так стоять…
Но пока он уговаривал сердце не биться так сильно, выполнял техники на успокоение и сосредоточение, зал стал наполняться первыми пестрыми костюмами. Выкатили шар на середину сцены и оставили аккурат под Гренихом. Если тому придет в голову спрыгнуть, или он наконец потеряет равновесие и свалится, то угодит в этот красивый предмет. Грених глядел вниз, боясь дышать, не смея убрать волосы с глаз, стереть со лба пот. Работники театра могли запрокинуть голову и увидеть его.
В партере расселись тринадцать теней. Теперь Грених воочию мог убедиться в словах Мейерхольда и покойного Синцова. Петя заменял пациентов статистами, чтобы среди остальных участников не возникло паники. После того, как на второе собрание не вернулись сразу двое – Соловьев и Грених во фраке, Петя быстро сообразил, что это не будет на пользу его предприятия. Видно, узнав Константина Федоровича сразу, ведь под маской Фокусника должен был явиться низенький, щупленький Вениамин Амвросиевич, на втором спектакле он заменил Грениха другой фигурой. Не стал заменять только неявившуюся с самого начала Пастушку и Самурая, который первый покинул собрание. Кстати, это был очень умный ход Пети – озаботиться о маске, которую не в чем было бы упрекнуть. Мол, за японцем прятался преданный коммунизму человек, покинувший зал, едва прозвучали слова хулы в адрес нового строя. Так он мог по легенде, поведанной своему учителю, и побывать раз на собрании, и не иметь к нему прямого отношения.
Свет потух. На мгновение Константин Федорович потерял способность ориентироваться в пространстве и снова покачнулся. Звон цепи, за которую он держался, казался таким оглушительным. Оглушительным было и собственное дыхание, сердце билось как сумасшедшее, упражнения из йогических трактатов помогали плохо.
Внизу голубым огнем горел стеклянный шар, будто пузатое привидение. Заиграл граммофон. Но хитросплетению нот не удалось заглушить слышимые щелчки рубильников, топот на сцене, перешептывание за кулисами – там расхаживали те, кто управлял эффектами спектакля. Слабо вспыхнули софиты над сценой, расположенные от профессора на расстоянии вытянутой руки.
Принесли ширму, долго натягивали вокруг нее темные занавески. Потом в квадрате сооружения кто-то встал с распростертыми руками неподвижно, как театральное дерево, устал так стоять вхолостую, медленно опустил руки.
На некоторое время опять потушили софиты. А когда они зажглись, актер за ширмой чуть отогнул занавеску, выглянув в зал.
– Раз, два, три, четыре, пять… де-десять, одиннадцать… – заговорил он. Грених узнал по голосу Петю, стажер пытался гнусавить и зачем-то заикаться. Голос записывать на пластинки не стал. Статиста выпускать тоже. Надел шляпу и прицепил к поясу бутафорскую саблю.
– Где Тринадцатый? Где Тринадцатый, черт меня раздери? Пропустили тринадцать ч-человек сегодня в зал, – разгневанно прокричал он, отскочив от занавески в центр шатра. – Сейчас же войди! Или я собрание объявлю за-закрытым. Я не по-потерплю беспорядков!
Прибывшие чуть всполошились, стали оглядываться. Грених быстро пересчитал маски, обнаружив, что их вдруг стало двенадцать.
– Тринадцатый! – визжал Петя. В голосе его дрожали ярость и сила, которых никогда Грених от него не слышал. И как он не боялся, что это навредит его репутации комсомольца и студента медицинского вуза? Он уже допустил солидный промах – смерть Лиды на глазах режиссера и нескольких актеров.
Один из толпы бесят, что сгрудились у правого прохода на сцену, дальнего от Грениха, подбежал к занавескам, нырнул к нему и что-то тихо произнес на ухо.
– Тушите свет! Все вон! – тотчас же отозвался Петя.
– Нет, погодите! – в зал вбежала Коломбина. Голос ее был сиплым после отыгранного спектакля. Грених сразу узнал Риту под низко опущенным на глаза капюшоном накидки. Поспешно перебирая башмачками, придерживая пеструю в ромбах юбку, она пронеслась стрелой меж рядами кресел и, остановившись в нескольких шагах от сцены, драматично упала на колени. От быстрого бега капюшон ее скатился на плечи, обнажив белый паричок и лиловую бархатную полумаску на старательно выбеленном лице.
Что это она затеяла?
– Зачем ты выходила из зрительного зала? – реплика Пети не была запланирована им, сорвалась с уст невольно, под напором клокочущих чувств, он даже голос менять не стал и не заикался.
– Я не решалась… – с каким-то нарочитым драматизмом отозвалась Рита.
– Мы и занимаемся здесь тем, что пы-пытаемся излечить нерешительность и с-страх, – Петя опомнился и опять заговорил не своим голосом. Кажется, он намеревался создать ложную примету говорящему за ширмой, чтобы потом за счет нее попытаться уверить всех, что он сам лично в спектакле участия не принимал, и в случае чего искали человека с заиканием. – Мы сами для себя – причина неудач, оттого что не способны проявить волю и смотреть своим страхам в глаза.
– Я готова попробовать еще раз. Я предупреждала, что у меня не получается. Но я стараюсь, стараюсь, – надрывно бросила она. Какая-то плохая пьеса, ей-богу, подумалось Грениху. Он приподнялся на носочки, заглядывая за угол свисающих перед ним задников декораций, чтобы лучше видеть преклонившую колени тощую фигурку. Она что-то прятала под полой плаща.
– Ты готова вернуться в партер?
– Да!
Петя дождался, когда она сядет, сделал пол-оборота к толпе бесов и взмахнул рукой. Свет погас. Грених услышал скрежет снизу, точно кто-то крутил огромный механизм с толстой железной цепью, какие используют для подъема мостов в средневековых фортификациях. Механизм на мгновение замолк, следом вновь заухал и заохал. Привыкшие к темноте глаза Грениха различили тени внизу. Светящийся шар делал пространство
