— Поздравления отвергнуты.
— Что тебе еще надо от меня?
— Того, чего у меня нет, но по справедливости причитается.
— Тебе ничего не причитается.
— А тебе еще причтется. Дай только Дэну вернуться домой.
Она наконец неловкой из-за содержимого трусов походкой прошествовала в ванную комнату и закрылась на задвижку. Я бросился к двери и забарабанил изо всех сил.
— Не вздумай устроить очередной спектакль с самоубийством!
— Не волнуйтесь, мистер Тернопол, освобождать вас так легко я не намерена.
Время приближалось к полуночи, когда она собралась уходить. Сначала попыталась влажной губкой стереть кровь со страниц «Витязя в мамашином исподнем» (автор Морин Дж. Тернопол); потом потребовала скрепку и новый большой конверт; потом добавку спиртного — дважды; потом провела сравнение между Мециком, Уокером и вашим покорным слугой — не в мою пользу.
Я тем временем снял загаженный плед с кушетки и провонявшее покрывало с кровати, запихал их в мешок и отнес в ванную, а она без умолку и с бесчисленными подробностями все поносила и поносила бессовестного мужа, его мещанские замашки и склонность к адюльтеру. Когда дело дошло до обработки циновки лосьоном «Аква Велва», Морин приступила к обсуждению моих мужских качеств и достоинств. Я распахнул настежь окна и, стоя на сквозняке, с наслаждением вдыхал свежий воздух, разгонявший смрад, пропитавший квартиру; тут она спросила:
— Никак ты предлагаешь мне выброситься черт знает с какого этажа?
— Проветриваю помещение. А впрочем, как знаешь.
— Я вошла через дверь, через нее же и выйду.
— О, эти великосветские манеры!
— Берегись, Питер! — бросила она, хлюпнула носом и скрылась на лестнице.
Я запер замок на два оборота, накинул цепочку и, несмотря на поздний час, позвонил Шпильфогелю.
— Слушаю, мистер Тернопол. Чем могу быть полезен?
— Простите, что разбудил, доктор. Но, кажется, разговор необходим. Она была у меня.
— Что и ожидалось.
— Я ее избил.
— Сильно?
— Ушла своими ногами.
— Это воодушевляет.
— Хотите подробности? — Меня почему-то так и разбирал смех. — Сначала получила по носу, потом по заднице, потом я пригрозил убить ее кочергой, и Морин… ха-ха-ха, как бы это сказать, доктор… она обкакалась со страху. Здорово?
— Ну и ну.
— Я излагаю только самую суть и итоги, все продолжалось, конечно, гораздо дольше. — Хохот неудержимо рвался наружу.
— Думаете, я шучу? Она и впрямь обделалась!
— Чувствуется, что вы повеселились на славу, — задумчиво промолвил Шпильфогель после паузы.
— От всей души. В квартире до сих пор ужасно воняет. Но я словно заново родился. Знаете, я сказал себе: перестань сдерживаться; она хочет, чтобы ее поколотили; помни — желание дамы закон; доставим ей удовольствие! А что такого? Она нарывалась с той самой минуты, как вошла. Нагло провоцировала. Сказала, что никогда не даст мне развода.
— Именно этого я и боялся.
— Почему же не предупредили меня?
— Мне казалось, вы и сами предполагаете возможность подобного разворота событий. Ваши речи о риске… О том, что срыва не будет, как бы ни обернулось дело…
— А вам кажется, что срыв — был?
— А вам кажется — нет?
— Даже не знаю. Помнится, я действительно плакал. Но не из жалости к себе — из жалости к ней. И не сильно, а так, слегка. Когда набирал по телефону номер…
— Какой номер?
— Она не могла дозвониться до Дэна Игена, своего адвоката. Вот я и помог.
— Вы серьезно?
Конечно. Жаль, что вы не видели всего, что было.
— Сейчас, мне думается, до своего адвоката следует дозвониться вам.
— Прямо сейчас?
— Если вы не слишком возбуждены, — сказал Шпильфогель.
— Я в полном порядке. Прекрасно себя чувствую.
— Тогда звоните немедленно. Если сочтете нужным, перезвоните потом мне. Обсудим полученные рекомендации. Успеха.
Адвокат потребовал, чтобы я сейчас же уехал из Нью-Йорка и не возвращался, покуда он не разрешит. Мне, пребывавшему в эйфории, и в голову не приходило, что в моей квартире совершились противоправные действия. Однако, по его мнению, дело пахло неминуемым арестом и вулканообразным скандалом.
Звонок Шпильфогелю: сеансы следующей недели отменяются. Бога ради, не сочтите за крохоборство — нельзя ли вычесть из оплаты эти вынужденные пропуски? А если все-таки посадят, можно я не буду платить месяца три, сохраняя за собой право вернуться к лечению? «Если вас посадят, — хмуро заверил доктор, — я приложу все усилия к тому, чтобы найти пациента на зарезервированные вами часы». Потом я позвонил Сьюзен. Она не ложилась спать, ожидая вестей. Что с разводом? Не до развода, надо сматываться, собирай чемодан. «Прямо сейчас?» — «Даже быстрей». Я заехал за ней на такси. Шофер согласился добросить нас до Атлантик-Сити. Видя мое беспокойство, запросил шестьдесят долларов. Ничего, это всего три сеанса у Шпильфогеля, а ему платить теперь не надо, выйдет одно к одному. Атлантик-Сити! Здесь я когда-то провел две чудесные недели каникул в домике на самом берегу вместе с двоюродными братьями (с отцовской стороны), жителями Камдена. Мне было двенадцать. Сразу же по приезде я влюбился в Шугар Вассерштром, веселую кудрявую девочку, одноклассницу одного из кузенов. Как раз этой весной (в апреле, сказал двоюродный брат, когда мы шушукались перед сном в. нашей общей комнате) у нее появились выпуклости на груди. То, что я приехал из Нью-Йорка, делало меня в глазах Шугар представителем высшего общества. Я беспардонно пользовался лестным имиджем и рассказывал ей бесконечные истории об опасных и несколько сомнительных приключениях в большом городе. Скоро стало ясно, что мисс Вассерштром неравнодушна ко мне. Закрепляя успех, я во время прогулки, взяв спутницу за руку, пересказал своими словами романс Джина Келли[138]«Как давно это было в далеком краю» — и покорил ее окончательно. Оставшееся от двух недель время мы целовались где только можно. Август 1945 года, Атлантик-Сити, счастливые дни! Война кончилась, мир и покой, Шугар всегда рядом. С ней я постоянно находился в состоянии эрекции, но старался это скрывать, а она тактично отводила глаза. Пристроившись бочком, мы целовались и целовались. Не больше. В истории Америки наступил новый этап, совпавший с началом моих мужских (пока еще полумужских) дел.
Мой адвокат разузнал, что Дэн Иген в Чикаго. До его возвращения решено было ничего не предпринимать. Потом — встреча юристов. Следовало уговорить поверенного Морин не квалифицировать случившиеся как покушение на убийство. Пока же я ублажал Сьюзен, она этого заслужила. Отель у пляжа, завтраки в постели. Ее карандашный портрет в профиль у художника, сидящего на набережной, десять долларов. Запеченные моллюски. Променады по Стальному пирсу[139]. Конга[140]на ночном песчаном берегу, как тогда, в сорок пятом, с кузенами и Шугар в день капитуляции Японии (тетя, поморщившись, разрешила). Я веселился вовсю. Я сорил деньгами. Я думать не думал о последствиях нашей с Морин встречи. Какие там угрызения совести! Часть сознания, ответственная за них, видимо, временно атрофировалась. Внушали ли еврейскому мальчику отвращение к жестокости? Есть ли кто гаже мужчины, ударившего женщину? Есть: мужчина, ударивший ребенка.
