— Я уехала, чтобы привезти к тебе одного человека, любовь моя, — сказала она. Наклонившись, она зашептала ему в ухо: — Ты видишь того мужчину позади меня?
Он широко открыл глаза.
— Кто он?
— Он твой папа.
Джейми, очень серьезно, с широко раскрытыми глазами уставился на человека, который, оказывается, был его отцом.
— И где ты был? — требовательно спросил он.
Голос мальчика прозвучал неприветливо.
Джек опустился перед ним на колено.
— Старался вернуться к тебе и твоей маме.
— Почему так долго?
— Потому что был на войне. И к тому же сначала мне надо было научиться стать хорошим отцом.
И Джейми, поставив руки на бедра, откинул назад голову и нахмурился.
— Хорошо, — сказал он. — Я считаю, нам надо дать тебе попробовать.
— Это все, чего я прошу, — сказал Джек, и глаза его заблестели от слез.
Наконец-то, после пяти долгих лет, у Оливии появилась надежда.
Могло быть хуже, думал Джервейс. Он по крайней мере содержался в государственном секторе Ньюгейта — до окончания переговоров с правительством. Они знали — он будет говорить. Ему просто нужно убедить их, что полученная ими информация стоит запрошенной компенсации, а это будет, не трудно. И у него есть еще козырь про запас.
Поэтому он и торопился закончить письмо, когда дверь позади него распахнулась.
— Подождите, я сейчас освобожусь. Пишу своему дяде, маркизу, предлагаю назначить мне денежное содержание в обмен на то, что имя семьи не будут трепать в скандальных газетенках.
— Ах, не думаю, что это необходимо.
Джервейс повернулся с улыбкой облегчения. Ему не хотелось признаваться, насколько он напуган тем, что здесь его могут найти не те люди.
— А, хорошо. Это ты. Он несколько натужно хохотнул. — Так они собираются заплатить мне больше за молчание? Прекрасно! Признаюсь, я опасался обернуться и увидеть этого маньяка Хирурга, охотящегося за мной. — Его передернуло. — У парня нет чувства юмора, знаешь ли.
— Знаю, Джервейс. К счастью для тебя, он все еще надежно заперт в тюрьме. Поэтому здесь я.
Джервейс натянуто засмеялся.
— Вот и хорошо. Как думаешь, тебе понравится Вест-Индия? Я слышал, там отлично.
— Да, конечно. Эта тюрьма, она не идет тебе, как мне кажется.
— Я не задержусь здесь долго.
— Нет-нет, не задержишься. А сейчас закрой глаза и позволь мне сделать тебе приятное.
Джервейс хохотнул.
— Ты сделаешь приятное мне, а я сделаю приятное нашим друзьям. Я знаю кое-что интересное, и, думаю, мне хорошо заплатят за информацию. Достаточно, чтобы мы смогли отправиться на Барбадос.
Хитро подмигнув, он немного откинулся назад, вытянул ноги и закрыл глаза, как ему было сказано. Не следовало ему этого делать. Прежде чем он смог вскрикнуть, его горло было перерезано от уха до уха.
Глаза его удивленно открылись, удивление в них успело смениться ошеломлением. Он глянул вниз, как если бы его привел в замешательство вид ярко-красной крови, хлынувшей на его опрятный костюм и затем на пол. Глядя на того, кто сделал это, он медленно оседал, как выброшенная тряпичная кукла, пока его голова не упала на незаконченное письмо. На лице его застыло выражение, словно он успел подумать: «Меня оставили в дураках».
Так и есть, подумала Мими, вытирая нож о светло-коричневые панталоны покойника и вкладывая его в ножны на бедре.
— Бедняжка, — сказала она мягко его тускнеющим глазам. — Плохо, что ты не знал — не только Хирург любил ножи. На самом деле, — она склонилась к его уху, — он научился этому у меня.
На прощание она поцеловала Джервейса в голову, натянула капюшон, осторожно ступая, прошла по залитому кровью деревянному полу к двери и постучала.
— Все кончено? — спросил надзиратель, отводя глаза.
Она похлопала по его груди рукой с безупречными ногтями и прошла мимо.
— Да, конечно.
Потом, зная, что вопросов не будет, Мими спокойно вышла из Ньюгейта и отправилась домой.
Эпилог
Все было так, как Джек рисовал в своем воображении. Солнечное утро, ярко-синее небо, какое бывает ранней осенью. Деревья уже начали желтеть, но было еще тепло. Джейми и его кузина Лалли бегали по лужайке за новым щенком. В доме шли работы — они с Оливией превращали Оук-Гроув в дом, безопасный и удобный для растущих детей. Где, на худой конец, он мог бы присматривать за ними, находясь поблизости.
Его семья вела себя так, как он и опасался. Никаких угрызений совести, никакого раскаяния за содеянное. Вернее, не совсем так. Они горько сожалели, что им не удалось похитить Джейми, чтобы воспитывать его так, как принято в Уиндеме.
Таким же образом они отреагировали на убийство Джервейса. Не со стыдом за его предательство. Они были в ярости, что Джек разоблачил его. Им было жаль легкомысленного повесу, каким они считали его, Джеку не позволялось сказать о нем ни единого плохого слова.
Это укрепило решение Джека жить и растить детей как можно дальше от Уиндем-Эбби. После того, что его семья сделала с Оливией, у него не было желания подвергать ее, Джейми, Джорджи и маленькую Лалли опасности снова пострадать от их коварства.
Исключение он сделал для своего младшего брата Неда, который, как он узнал, два года разыскивал Ливви, чтобы помочь ей, и для близнецов, которые помогали ей.
Чем больше он узнавал о тех ужасных днях, тем больше любил свою Ливви. Тем больше поклонялся ей. Его коллеги из военного министерства рассказали ему о его геройствах во Франции. Он помнил не больше чем пятую часть того, что он там делал. Ночь за ночью в своих сновидениях он вспоминал, как бессердечно вел себя по отношению к единственной женщине, которой всегда принадлежало его сердце.
Каждый день он только и делал, что пытался загладить свои грехи. Вот почему, к негодованию своего отца, он поселился в Оук-Гроуве во вдовьем домике. Вот почему он целыми днями помогал приводить в порядок долгое время остававшееся без внимания имение, чтобы в будущем оно в отличном состоянии перешло к его сыну или, если даст Бог и его жена вернется к нему, к дочери.
Глядя на Джейми, который споткнулся, упал и, смеясь, покатился по наклонной лужайке, Джек знал, что поведение его семьи не имеет для него никакого значения. Он готов был бы жить и под деревом, если бы это был единственный способ оставаться рядом с Джейми и Оливией.
Даже если Оливия никогда не подпустит его ближе. Даже если она никогда не сможет до конца поверить ему. Ему надо наверстать упущенное за пять ужасных лет. Узнать своего сына. У него есть сестра, которая стала ему еще дороже оттого, что он угадывал скорбь в ее улыбках, и племянница с самыми озорными зелеными глазами, какие ему приходилось видеть. Он должен сделать для них все, и пусть катятся к чертям фарисеи Уиндемы.
