хоть в чём-то Лесьяра его подозревала, то и Бае бы эти подозрения передались, верно же? Не забиралась бы Бая в оконце радеевское так беспечно, не болтала бы с Враном сейчас, не искушала бы его дыханием своим близким, горько-сладким…
— Да, думаю, волк молодой не прочь был бы в обществе таком прекрасном новые владения свои осмотреть, — говорит Вран, мысли от себя тревожные отгоняя. Не сейчас. Только не сейчас. — Может, ещё чем-то меня наследница рода волчьего промежду прочим порадует, не только домами племени своего земляными?
— Посмотрим на твоё поведение, красавец, — фыркает Бая. — Пока что только дома у меня на уме.
— Ну, тоже недурно, — кивает Вран. — Что ж… веди.
И Бая ведёт.
И очень быстро Вран понимать перестаёт, смеётся ли она над ним или не шутя всё это устраивает.
Вот это — самое большое место спальное, все те, кто из волчат вышел, а до стариков не дошёл, ночи здесь проводят. Вот здесь волчицы вместе детей своих выкармливают, пока на свою первую охоту те отправиться не смогут. Вон там, чуть поодаль от домов других, сама Бая с Лесьярой да Искрой с ранних лет живёт — туда уж Бая, прости, красавец, не пойдёт, ибо чуткий сон у Искры и велико её желание матери на Баю за любую оплошность донести, не Сивер она. Вот здесь еду с питьём мы храним, вот здесь — схрон одежды общий, вот здесь ножи с поясами для волчат куются, вот здесь большинство «книг» наших мы держим, кроме тех, что Радей к себе забрал. А вот здесь старики наши отдыхают, поближе к лесу их поселили, чтобы недалеко им ходить было в случае чего — слышишь, как Бушуй храпит?
На одни и те же холмы невысокие Бая как будто указывает, словно снова Врана Чомор дурит — да только ходит Вран за Баей, правда ходит, но ничего вокруг не меняется. Ого, тот холм, где волки взрослые окопались, больше остальных — вот это да, вот это неожиданность.
И что вообще значит — «все» здесь ночи проводят?..
— Старики у вас, значит, вместе, — говорит Вран, у последнего холма останавливаясь. — Ну… хорошо.
— Да уж, неплохо, — невозмутимо Бая ему отвечает.
— И роженицы с матерями юными тоже вместе. И дети с ними. Это… тоже я понять это могу.
— Рада я, что такой понятливый ты, красавец, — насмешливо Бая кивает.
— Но вот волки взрослые… все… кто охотиться может… они что, тоже кучей единой живут? А как же…
— Как же — что?
Да нет, точно Бая дурочкой прикидывается. Не может она замешательства его не понимать.
— Ну… место своё, для семьи, детей, родителей…
— Дети и их матери в одном доме живут, — отвечает Бая всё так же невозмутимо. — Только что я тебе об этом говорила, Вран — неужто не слушал ты меня совсем? Родители — по возрасту, кому куда положено.
— То есть… — доходит до Врана.
И как-то совсем уж диким ему это кажется.
— То есть, — повторяет он, — муж с женою на сносях в разных домах у вас живут?.. И дитя своё новорожденное муж не видит?
— Кто же ему видеть дитя своё мешает? — хмыкает Бая. — Хоть целыми днями он в детской сидеть может, если других дел у него нет. Но обычно находятся они — не бывает у нас такого, чтобы занятия для волка в расцвете сил не нашли. А волчицу на сносях зачем днём и ночью мужем её беспокоить? Спокойнее ей среди других матерей опытных.
— Беспокоить?.. Но как же… поддержка…
С ужасом Вран представляет, как суженую его, дитя его под сердцем носящую, к другим бы роженицам и родившим уже в бедлам их детский запихнули, от него оторвав, — как, скажем, если представить просто, Баю бы в пору такую ответственную, в то время, когда каждый муж любящий рядом должен быть, у Врана отняли…
Нет, совсем ему такие правила не нравятся.
— Если любопытно тебе вдруг, для главы и дочерей её отличаются немного обычаи, — лукаво Бая говорит — и всё, всё она понимает, по глазам её Вран это видит. — Не выходим мы из дома, даже волчонка нося, и мужья наши там…
— Да ну к Чомору, — с ещё большим ужасом Вран выдыхает.
Ещё лучше — с Лесьярой всю жизнь под одной крышей прожить? Знает Вран, что слишком уж далеко вперёд он заглядывает, что запутался уж он в желаниях собственных — только что ведь сам о жизни с родителями говорил, — но как вообразит он себе Лесьяру, мрачным взором каждое утро его встречающую…
…да, от такого не только в землянку общую — на край света убежишь.
— Да, и впрямь любопытно это очень, красавица, — сдавленно Вран говорит. — Но давай-ка о другом чём-нибудь… Вот нож, например, который ты в дверь Радея воткнула. Это ты зачем сделала? Не открылась бы она иначе? И почему, кстати, Радей не со всеми живёт — за какие заслуги кров ему отдельный положен?
— Не открылась бы, — с усмешкой Бая подтверждает. — За знахарские заслуги, Вран. Не принято у нас ни в одиночестве жить, ни двери от других запирать — но иногда не хочет знахарь, чтобы во время врачевания в двери его ломились. Тогда закрывает он дверь надёжно от любопытных всех ножом своим, и ничто другое её открыть не может — ну… кроме ножа ученика его.
— Сивера.
— Сивера.
— И, значит, точно Сивер знахарем станет.
— Значит, точно.
— И, значит, никогда ни жены у него не будет, ни детей.
— Значит, так.
— Да уж, — рассеянно Вран говорит. — И как, не расстроен из-за доли своей?
— Доля его по праву рождения ему принадлежит, — пожимает Бая плечами, с места неспешно трогаясь. — Так же, как и мне — моя. Не должно его ничто от дела отвлекать, ни жена, ни дети, ни охота даже. Советником он когда-нибудь моим ближайшим станет — а как можно к советам того прислушиваться, чья голова другими вещами занята?
— А муж как же?
— А что — муж?
Не заметил Вран, как к лесу они подошли: затянула Бая вновь его в речь свою плавную, околдовала, всё считала и пересчитывала землянки эти нелепые — да так ладно даже это у неё получалось, что потерялся Вран и во времени, и в шагах собственных.
— Муж разве для своей жены не лучший советчик? — спрашивает Вран. — Зачем брата трудностями такими обременять, если всегда рядом тот есть, кто с радостью совет даст без всяких ограничений бессмысленных?
И тоже дико, странно и неправильно слова эти звучат
