class="p1">Никогда он дров на зиму не готовил, как это делают добрые люди: напилят по весне сырых, исколют, в поленницы складут, они за лето и высохнут. Свозят их по мелкому снегу в ограду и в ус не дуют. А Мужичок Бороденка Набочок сушину свалит, отпилит с полдюжины чурок — и доволен. Кончатся дрова, опять в лес подался — тепло добывать. Лошаденке снег по брюхо, сани бороздят, лютый мороз насквозь мужичка пробирает.
Однажды увидел он сухое дерево на опушке леса, давай рубить.
Выпорхнула из дупла Совушка Мудрая Головушка, села на ближнюю сосенку и запричитала:
— Не губи мое жилье, с голоду помрешь…
Мужичок Бороденка Набочок еще громче топором затюкал. Торопится, дома на полатях ребятки-голопятки замерзают. Сиротки: мать прошлым летом ушла по грибы и пропала без вести. Свалил дерево, отпилил с полдюжины чурок и обратным следом утортал в село. Русскую печь натопил, овсяного киселя наварил. Ребятки-голопятки согрелись, с полатей на пол попрыгали — и за стол. Овсяный кисель наперегонки из большой чашки осиновыми ложками хлебают, только стукоток стоит.
Пометалась, пометалась Совушка Мудрая Головушка над сугробами и нашла себе другое дупло. На мужичка обиду затаила, отказалась охранять поле от мышек.
Пришла весна. Посеял Мужичок Бороденка Набочок овсы под майский дождичек. Вымахали высокими и кудрявыми. Поспели — и запели на них золотые гвоздики, да так сладко, век бы слушал!
Прознали мышки, что поле никем не охраняется, набежали со всей округи. Стебли стригут, колоски шелушат и золотые гвоздики в норки прячут.
Спохватился Мужичок Бороденка Набочок, запряг в телегу лошаденку и покатил овсы убирать. Приехал и охнул: мышек видимо-невидимо. Давай их кнутом стегать, да разве с такой оравой сладить? Окружили, стараются на соломенные копья поддеть и на летучее облако зашвырнуть.
Испугался, бросился в лес, мхом прикрылся, чтобы мышки не нашли. О лошаденке печалится: как бы распузастенькую да плешивенькую мышки соломенными копьями к земле не пригвоздили, комарам пир на весь мир не устроили. Выпьют лютые из бедняжки кровушку, на ком будет поле пахать и дрова возить?
Вдруг откуда ни возьмись села около на ветку Совушка Мудрая Головушка.
— Эх, мужичок, Мужичок Бороденка Набочок, не я ли тебя умоляла не губить мое жилье? Ослушался, вот и подстерегла бедушка. Растащат мышки урожай, помрешь с голоду…
Тот от стыда и страха онемел. Из-под мха дырявые ичиги торчат, овсяного киселя просят.
Жаль стало Совушке Мудрой Головушке мужичка. У него и так бороденка набочок и ребятки-голопятки без матери растут, а тут еще мышки на овсы навалились.
— Помогу, — говорит, — твоему горю, если в жены возьмешь.
Делать нечего, согласился. Не пропадать же овсам!
Совушка Мудрая Головушка давай его уму-разуму учить:
— Смастери-ка из бересты ведерко. Воду из речки носи и в норки лей, чтобы мышки под землей не прятались, а я ловить их буду и в болото кидать.
Еле-еле овсы и сплошь утыканную соломенными копьями лошаденку отстояли. Один только мышонок остался в живых — притворился мертвым, его и не тронули.
Поехал Мужичок Бороденка Набочок домой, а Совушка Мудрая Головушка вспорхнула ему на плечо.
«Пусть с нами живет, вместо кошки, — с улыбкой подумал он. — Мышек в избе ловит».
Только заехал в ограду, а Совушка Мудрая Головушка скок на крыльцо и превратилась в статную ласковую женщину, как две капли воды похожую на пропавшую без вести жену мужичка.
От нежданного счастья у того бороденка сразу стала пряменькой. Взял Совушку Мудрую Головушку за руку, завел в избу и объявил ребяткам-голопяткам:
— Я маму нашел…
Те от радости в ладошечки захлопали:
— Мама вернулась!
Облепили со всех сторон, как осеннюю березу веселые опята. Щебечут, сияют.
Через день-два потоптанные овсы распрямились, отправилась дружная семейка убирать поющие золотые гвоздики. Целый день соленым потом обливались, всё до последнего колоска собрали. Едут назад, а оставшийся в живых мышонок бежит следом и дразнится:
Мужичок, Мужичок
Бороденка Набочок…
Не вытерпел мужичок, лошаденку остановил, соскочил с телеги и посмотрелся в лужу: да нет, вроде пряменька! И, довольный, дальше поехал.
А мышонок не унимается, грозится мужичка подкараулить в темном месте и бороденку зазубренным топором сбрить.
Ребятки-голопятки возмутились:
— Ах ты, пискун! Вздумал нашего ненаглядного тятеньку на весь белый свет ославить? Вот мы тебе сейчас хвостик-то рогулькой прищемим…
Совушка Мудрая Головушка рассмеялась и бросила забияке горсточку золотых гвоздиков, тот и отстал…
После великой битвы с мышками за овсы прекратил мужичок рубить сухие деревья. Понял, что на каждом из них кто-нибудь да живет — солнышку радуется и пользу приносит. Стал готовить дрова на зиму, как все добрые люди, только весной, когда на проталинках расцветают шелковые подснежники.
ТАЙГА
Когда-то в Сибири стояло вечное лето, и на мирных просторах ее обитал трудолюбивый, добрый народ: землю пахал на мамонтах и сеял хлеб. Вольготно, весело жил! В каждой семье ребятишек — что гороха в мешке.
Один только царь — синеокий Баргузин — да его златоволосая жена — царица Селенга — печалились: не было у них детей.
Каждую ночь снился царю один и тот же сон: влетит в окно птица-заряница, хлопнет крылом о крыло, обернется стройной девушкой и расчесывает ему кудри перламутровым гребешком. Никому про тот сон царь Баргузин не сказывал, чтобы царице Селенге не проговорились — очень уж подозрительной была, к собственной тени мужа ревновала.
Отправился раз царь Баргузин в дремучие леса погулять, кручину развеять. Шел, шел. Вдруг видит: сидит на кусточке та самая птица-заряница. Решил поймать. Подкрался, а она на другой кусточек перепорхнула. Так и пошло: он — к ней, она — от него… Завела в глушь — неба не видно.
Хлопнула птица-заряница крылом о крыло, обернулась стройной девушкой.
— Узнал? — спрашивает.
— Узнал, — отвечает царь Баргузин. — Кто ты?
— Тайга, хозяйка лесов. Люб ты мне, вот и прилетаю в твои сны. Дочку и двух сыновей тебе родила! — Махнула кедровой веточкой, расступились деревья, и вырос перед гостем перламутровый дворец. Повела Тайга дорогого-желанного в богатые хоромы. Навстречу девочка и два мальчика выбежали.
— Батюшка пришел!
Тайга зарделась от счастья.
— Дочку Сармой назвала, — хвастает. — Старшенького — Култуком, а младшенького, как тебя, — Баргузином.
Устроили пир. Сарма отцу на колени забралась, ласково заглядывает в синие очи, смеется.
Хозяйка лесов подливает царю Баргузину в перламутровую чашу пьяного дикого меда, уговаривает:
— Оставайся жить с нами! Детям отец нужен…
Отодвинул он от себя перламутровую чашу
