прозвище ― Сыщик, почему Фредди упрямо молчит об этом? Неужели не понимает, что своим поведением только всё усложняет, неужели готов рискнуть нашим будущим? Если для нас двоих оно вообще возможно, это «совместное будущее». Отец ни за что не допустит и не благословит…
И вдруг Фредди заговорил, его слова прозвучали для меня страшнее грома в погожий день:
― Остановись, Франни. Мы почти у цели, ты должна помнить эту рощу, отсюда хорошо виден ваш замок. Я останусь здесь и ровно неделю буду ждать твоего решения. Если ты не вернёшься до рассвета седьмого дня, уеду и больше никогда тебя не потревожу. Что ж, не хочу прощаться, слишком больно. Поезжай, скоро ты будешь дома в объятиях отца и друзей, не забудь передать, что я исполнил обещанное и вернул дочь домой.
Я хотела спешиться и обнять его, но Фредди демонстративно отъехал в сторону, давая понять, что разговор между нами окончен. Да как он посмел так со мной обращаться? Или специально провоцировал, чтобы скорее порвать и без того хрупкую нить, связывающую обоих? Тогда к чему были его слова о том, что будет ждать моего решения?
― Я люблю тебя, Фредди, и верю, что моё чувство взаимно, но не понимаю, почему ты так себя ведёшь. Почему не хочешь мне довериться? Разве я не заслуживаю знать правду о человеке, с которым собираюсь связать жизнь?
Не знаю, зачем выпалила это, наверное, уже не было сил держать сомнения внутри. Ответа ждать я не стала и, подхлестнув Грома, понеслась в сторону замка. Как ни странно, слёз не было, только больно щемило в груди. Знакомый парк встретил меня буйством цветов и зелени. Гром пронёсся мимо копошащегося в земле садовника, и я слышала, как он охнул, а потом закричал мне вслед:
― Люди! Госпожа Франни вернулась…
Остановила Грома у парадного крыльца, на котором, споря о чём-то, стояли отец и дядя Тео, и, спрыгнув с коня, бросилась к ним, уже в следующее мгновение обнимая дорогих мне людей. Дальнейшее помню смутно, всё смешалось в единый гул звуков и красок, и в себя меня привела горничная, подсунувшая в лицо нюхательную соль, от которой я начала безудержно чихать. Что вызвало радостный смех набежавшей прислуги…
Из дома выбежали Дон и Марк, тоже присоединившиеся к всеобщим обнимашкам. Друзья бессовестно тормошили меня, требуя немедленного рассказа о том, как удалось сбежать от похитителей. Но я не могла говорить, просто глупо улыбалась, гладя их румяные щёки и радовалась, что мальчишки ничего не помнили о перенесённых ими ужасах. Да и мною тоже, по их вине…
Впрочем, я не собиралась никого ни в чём обвинять, решив оставить эту страшную историю в прошлом. Ведь все мы стали невинными жертвами проклятого заклинания. Остались, правда, вопросы о том, каким образом тетрадь оказалась в нашем доме, и почему именно Фредди был замешан в её похищении. Но это я оставила «на потом», сегодня просто хотелось радоваться тому, что снова оказалась дома…
Вечером в честь моего возвращения устроили торжественный ужин, перед которым я целый час отмокала в ванне, нежась в пушистых пенных облаках и позволив горничным вымыть и как следует причесать грязные волосы. Я блаженствовала в горячей воде, расслабившись и гоня прочь настырные видения о том, как Фредди в эти минуты греется у костра или строит шалаш, в котором проведёт неделю, ожидая моего ответа…
― Не хочу о нём даже думать. Этот человек не заслуживает внимания, стоит только вспомнить, как в последние дни он со мной обращался, словно между нами и не было ничего… Как он только посмел? Вот пусть и мёрзнет там в одиночестве, поедая уже опостылевшую кашу. А мне и дома хорошо ― никаких забот, никакого «бега», впереди ― только радость, любимая комната, привычные друзья…
Я тяжело вздохнула, пытаясь прогнать ужасные, настырно атаковавшие мысли.
― Снова жить в комнате, которая будет постоянно напоминать о доме Троша и отвратительном предателе-Эрике. Старые друзья? Те самые, которые несколько раз чуть надо мной не надругались. Как теперь смотреть им в глаза, делая вид, что ничего этого не было? Бедный мой Фредди, ему так одиноко в лесу, а что теперь происходит у Арчи? Весь в государственных делах, уже, наверное, нашёл утешение в объятиях какой-нибудь фрейлины. Вот чёрт! Кто просил вас лезть в мою голову!
И я крикнула вслух:
― Убирайтесь вон! ― разогнав перепуганных служанок. У меня не было сил остановить их, объяснив, что я имела ввиду собственные мысли.
― Да, докатилась, Франни, разговариваешь сама с собой…
Между тем, ужин прошёл прекрасно, я так наелась, что Дон снова стал надо мной подшучивать, а Марк, окинув недовольным взглядом, сказал:
― Ты неисправима, Франни! Могла бы хоть на праздник в свою честь нарядиться в платье, а не этот охотничий костюм. Кто посмотрит на девчонку, одетую словно мужчина. Так ты себе мужа никогда не найдёшь…
И он засмеялся, а Дон с удовольствием поддержал брата. Я сцепила зубы, приготовившись слегка подпалить их нарядные камзолы, но почувствовала поверх своей руки горячую ладонь отца. Он шепнул мне на ухо:
― Не надо, детка. Прости их, они не помнят тех чувств, что испытывали к тебе, и ведут себя как дурачки. Тео потом всыплет им, не волнуйся.
И, кивнув, послушная дочь промолчала, хотя и подумала:
― И как я только могла ими увлечься, они же совсем дети, паршивые недоумки… ― прибавив ещё несколько обидных словечек из лексикона Фредди.
Но настроение было окончательно испорчено, и, не став дожидаться окончания ужина, я объявила, что очень утомилась с дороги и хочу отдохнуть. Но братья не дали мне спокойно закончить этот вечер: остановили на выходе из столовой, пристав с расспросами, как удалось сбежать от похитителей, где держали и что со мной всё это время делали.
Я устало посмотрела на ребят и, сложив руки на груди, сказала очень серьёзным тоном, хотя в душе потешалась над ними:
― Ничего не помню, вы сами что-нибудь придумайте. И вот что, мальчики, предупреждаю один раз ― не доставайте меня, а то размажу по стенке и не посмотрю, что мы друзья детства. Чес-слово, размажу, такое дело…
Развернувшись, я ушла, напоследок, к своему неудовольствию, заметив, как восторженно заблестели глаза ребят. Похоже, такая Франни снова зажгла в них интерес. Только не это…
Ночью мне снились кошмары. Всё пережитое за последнее время спуталось в один клубок, размотать который я была не в состоянии. Самым
