Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 224
Другой пример – компания Safegraph, которая сотрудничает со всеми приложениями, отслеживающими ваше поведение ради накопления «высокоточных» данных с «низким уровнем ложноположительных результатов», собранных «в фоновом режиме на материале больших групп населения». Согласно Washington Post, только в ноябре 2016 года компания собрала 17 триллионов маркеров местоположения с 10 миллионов смартфонов и продала эти данные, среди прочих, двум университетским исследователям, которые хотели детально изучить, как политика повлияла на модели поведения семей в День Благодарения того года[493]. Несмотря на широко используемые эвфемизмы вроде «анонимизации» и «обезличивания», Safegraph отслеживает отдельные устройства и передвижения их владельцев в течение суток, поставляя данные, которые достаточно детализированы, чтобы идентифицировать местоположение отдельных домов.
Надзорный капитализм родился цифровым, но, как мы увидим в следующих главах, он больше не ограничен цифровыми от рождения компаниями. Эта логика превращения инвестиций в доход крайне адаптивна и исключительно прибыльна, пока поставки сырья бесплатны, а закон удается держать в узде. Быстрый переход к надзорным доходам, происходящий сейчас, напоминает сдвиг конца XX века от доходов, получаемых в результате продажи товаров и услуг, к доходам, получаемым в результате освоения спекулятивных и максимизирующих акционерную стоимость стратегий финансового капитализма. В то время каждая компания была вынуждена соблюдать одни и те же заповеди: сокращение штатов, вывод производственных мощностей и инфраструктуры услуг в офшор, снижение затрат на обеспечение качества товаров и услуг, сокращение обязательств перед сотрудниками и потребителями, а также автоматизация взаимодействия с клиентами – все это были радикальные стратегии сокращения издержек, призванные поддерживать цену акций компании, которая стала заложником все более узкого и ограниченного взгляда на компанию и ее роль в обществе.
По мере того как конкуренция за надзорные активы накаляется, на передний план выходят новые «законы движения». В конце концов они сформируют еще более беспощадный императив прогнозирования будущего поведения с еще большей точностью и детализацией, заставляя весь надзорный проект перейти из виртуального мира в мир, который мы называем «реальным». В части II мы прослеживаем эту миграцию в реальный мир, когда конкурентная динамика вынуждает расширять операции по обеспечению поставок поведенческого излишка, а все более сложная архитектура извлечения распространяется вширь и вглубь на новые территории человеческого опыта.
Прежде чем приступить к этому, необходимо остановиться и проверить наши ориентиры. Я предположила, что опасности надзорного капитализма не могут быть полностью поняты ни через призму приватности, ни через призму монополизма. В главе 6 я предлагаю взглянуть на опасность с новой стороны. Угрозы, с которыми мы сталкиваемся, становятся еще более фундаментальными по мере того, как надзорные капиталисты берут на себя решение основных вопросов, определяющих в наше время знание, право и власть: Кто знает? Кто принимает решения? Кто определяет, кому принимать решения?
Глава 6
Разделение общественного знания
Ну что с того, что райский плод запретен?Ну что здесь нового? Сей мудростью горды,Они всё знали наперед. Конечно, не заметивТого, ктo их журил из облачной гряды.
У. Х. Оден, Сонеты из Китая, II[494]I. Декларации Google
Четвертого декабря 1492 года Колумб сумел ускользнуть от береговых ветров, не дававших ему покинуть остров, который мы теперь называем Кубой. На следующий день он бросил якорь у побережья большого острова, известного его жителям как Кискея или Богио, и запустил то, что историки называют «моделью завоевания». Это последовательность событий, которая разворачивается в три этапа: изобретение законнических мер для прикрытия вторжения видимостью оправдания, заявление о территориальных притязаниях и основание города для легитимации и институционализации завоевания[495]. Моряки не могли предположить, что их действия в тот день станут первым наброском схемы, мощь и гениальность которой отзовется эхом через пространство и время в цифровом XXI веке.
На Богио Колумб наконец нашел процветающую материальную культуру, достойную его мечтаний и аппетитов испанских монархов. Он видел золото, искусные изделия из камня и дерева, «церемониальные постройки выложенные камнем бальные залы каменные украшения в виде ошейников и подвесок и стилизованные статуи богато украшенные резьбой деревянные троны утонченные личные украшения из драгоценных камней…». Убежденный, что остров был его «до сих пор лучшей находкой, с самой многообещающей природой и самыми изобретательными жителями», он заявил королеве Изабелле:
остается только установить испанское присутствие и приказать им исполнить вашу волю. Ибо они ваши, чтобы повелевать ими и заставлять трудиться, сеять семена и делать все остальное, что нужно, и построить город, и научить их носить одежду и помочь принять наши обычаи[496].
Согласно философу языка Джону Сёрлю, декларация – это особый способ говорить и действовать, который создает факты из воздуха, вызывая к жизни новую реальность там, где ничего не было. Вот как это работает: иногда мы говорим, чтобы просто описать мир – «у тебя карие глаза» – или изменить его – «закрой дверь». Декларация сочетает в себе и то и другое, утверждая новую реальность, описывая мир так, словно желаемые изменения уже произошли: «Все люди созданы равными». «Они ваши, чтобы повелевать ими». Как пишет Сёрль, «мы создаем некое положение вещей, представляя его как уже имеющее место»[497].
Не каждая декларация представляет собой сказанное вслух отдельное законченное предложение. Иногда мы просто характеризуем, ссылаемся, упоминаем, думаем или даже действуем в отношении ситуации таким образом, что «создаем реальность, представляя эту реальность как уже созданную». Допустим, например, что официант приносит мне и моему другу две одинаковые тарелки супа, ставя по одной перед каждым из нас. Ничего не сказав, он продекларировал, что тарелки не одинаковые – одна принадлежит моему другу, другая – моя. Мы закрепляем факты его декларации, когда я беру суп только из «моей» тарелки, а мой друг – из его. Когда «его» тарелка пуста, мой друг все еще голоден и он просит разрешения взять ложку супа из тарелки, стоящей передо мной, еще раз подтверждая факт, что это моя тарелка супа. Таким образом, декларации срабатывают или нет в зависимости от принятия новых фактов другими. Как заключает Сёрль, «вся институциональная реальность и, следовательно, вся человеческая цивилизация созданы декларациями»[498].
Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 224
