Николь.
— Хорошо, тогда есть идея. У меня лодка пришвартована в Туре-на-Марне. Я туда удираю, когда мне хочется порисовать. Можем выпить ее там, охладив в воде, а заодно и сами слегка остынем. Это не слишком далеко, пойдем, милая.
«Милая. Когда-то Наташа называла так своего Даниэля».
Весельная лодка стояла в тихой заводи, окруженной деревьями. Алексей помог Николь сойти, придержав лодку, чтобы не качалась, а потом опустил шампанское в прохладную воду.
Река была гладкой как стекло, стелилась по течению трава. В воздухе стоял острый аромат водяной мяты. Николь легла на спину и опустила в воду руку, глядя в небо и любуясь солнечными лучами, пропущенными через решето листвы.
Алексей достал блокнот и начал рисовать. Николь закрыла глаза. Река петляла, серебристая и полная обещаний, совсем не такая, как в тот день, когда Франсуа выплескивал свое горе в бешеную воду. Как раз недалеко отсюда.
Он открыл шампанское и наполнил два бокала. Николь пригубила.
— Нарисуйте это для меня! — улыбнулась она.
Он нарисовал ей комету с мерцающим хвостом, такую, как она видела в небе в год созревания этого винограда.
Она подняла бокал к свету (прозрачен, как искрящаяся река, и все благодаря ее, Николь, изобретению) и чокнулась с Алексеем. Насыщенное, не сахаристое, с ореховым ароматом, нотки карамели и лимона. Хорошее вино, лучшее из всех, что ей когда-либо удавалось сотворить. Его надо выпустить на рынок, который сможет себе его позволить — Россия, Англия… Не будет же война продолжаться вечно.
Прыгнула рыба и тут же исчезла в водяной ряби секундным проблеском живого серебра.
Следующая картина Алексея поймала момент полета рыбы в мельчайших деталях — рябь на стеклянной поверхности воды, рыба, изогнувшаяся в усилии прыжка, радужные узоры на чешуе, как разводы масла на солнце.
Бутылку допили, а Алексей продолжал рисовать: стрекоза, свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев, утка с выводком лихорадочно гребущих лапами утят — Николь насчитала шесть, но он нарисовал только пять, и наконец — огромное закатное солнце. Николь совершенно забыла о времени, ей хотелось, чтобы этот золотой вечер никогда не кончался, она как будто заключила его в рамку, как картинку, чтобы сохранить у себя в памяти и потом возвращаться к воспоминаниям.
Спустились сумерки, а с ними сырость, Николь поежилась.
— Я слишком надолго вас задержал, и самому мне пора в лагерь. Пойдемте.
Он перепрыгнул полосу воды между лодкой и берегом и протянул руку Николь. Та хотела за нее взяться, но лодка двинулась прочь из-под ноги, и Николь вскрикнула от внезапного холода, плюхнувшись на мелководье.
Алексей тут же подхватил ее и вытащил на берег. С подола ручьем стекала вода. Он нежно обнял Николь, нервно смеющуюся от неожиданного купания, мерзнущую, стучащую зубами от холода. Луна постелила на воде серебряную дорожку. Алексей быстро снял с себя мундир и надел на Николь. Поднял воротник, закрывая от ветра, и медленно застегнул каждую пуговицу. Мундир был тяжелый и теплый, от него пахло потом и костром. Последние птицы пролетели над рекой, уходя на ночлег с заходом солнца и перекликаясь щебетом, а темные, горькие глаза Алексея пристально смотрели в глаза Николь, и оба они какое-то время молчали.
— Сейчас лучше, милая? Вы все еще дрожите.
— Лучше.
«Поцелуй меня», подумала она.
Он не двигался, но его глаза пожирали Николь.
— Когда-то, в другой жизни, я пил за ваше здоровье, и если бы этот мир был другим… Вы слишком красивы, когда стоите сейчас, капая водой и дрожа от холода при свете звезд. Мне пора возвращаться, и вам тоже. Вам же тут недалеко, я думаю?
Он протянул ей сложенный листок бумаги из блокнота и взял ее руки в свои.
— Пожалуйста, не открывайте, пока не придете домой. Мой лагерь в другую сторону от Бузи. До свидания.
Она смотрела ему вслед, недоумевая, смотрела на листок, который он ей дал, испытывая искушение его развернуть. Но вместо этого Николь сунула рисунок поглубже в карман и по освещенной луной дороге поковыляла домой.
Подойдя к деревне, она сняла мундир Алексея и сложила его потуже, чтобы никто в нем ее не увидел — незачем давать сплетникам повод. Вспомнилось, что он вместо шести утят нарисовал пять. Почему? Он же замечает всё.
Жозетта сразу же захлопотала над мокрым платьем, но Николь нетерпеливо отмахнулась. В гостиной развели огонь, она села в старое кресло Франсуа, развернула рисунок и замерла, внезапно заледенев, несмотря на жар. На рисунке был изображен мальчик, примерно ровесник Ментины, в русском мундире. Очень похож на Алексея, но не он.
Николь вспомнила, как перед расставанием он прижимал руки к бокам — сдерживал себя, чтобы не обнять ее. И виду него был такой одинокий и… сердитый.
Глава двадцать восьмая
ПЛЕНИТЕЛЬНАЯ ЛУНА
Май 1814 года
В пекарне пахло дрожжами и корицей, поблескивали на солнце отдраенные мраморные прилавки, приятно прохладные в полдневную жару. Наташа закрутила воду воронкой в стоящем на огне медном котле и беззвучно прочитала заклинание. Потом поманила Николь к себе:
— Закрой глаза и держи лицо над водой.
Теплые бисеринки испарины покрыли лицо, напомнив, как Алексей закутывал ее в свой мундир, застегивая пуговицы.
— Теперь отойди, я посмотрю, — сказала Наташа и протянула ей накрахмаленную салфетку. — На, вытрись.
Салфетка пахла свежестью, розовой водой и лимоном. Наташа высматривала фигуры в клубах пара.
— Рыба прыгает… художник… весельная лодка… — шептала она.
Снова закрутила воду в котле, нахмурилась, вынула котел из печи и долила воды. Поднялся клуб пара.
— Быстро снова подыши над котлом!
Николь вздрогнула от дохнувшего на нее жара.
— Не шевелись, — предупредила подруга.
— А теперь что видишь? — спросила Николь.
— Отойди, — велела Наташа, что-то высматривая, разгоняя пар клубами, пока вся кухня не наполнилась им. — Еще счастье с востока. — Она прикусила губу, сосредоточившись. — Вижу корабль на холодном море. Любовь, но не так, как ты ожидаешь. — Пар клубился, уходил от потолка вниз. — Счастье и опасность в равной мере. — Она распахнула окна. Пар начал рассеиваться. — И хватит уже, все равно это все — чушь.
— Ты всегда так говоришь и все равно делаешь, — подозрительно заметила Николь.
— А как еще, чтобы до тебя дошел смысл.
— То есть?
— Давно у тебя любовь с генералом Мариным?
— Наташа! И близко нет!
— Ты поосторожнее. Мадам Оливье говорит, что видела тебя с ним в лодке в Туре. До самого позднего вечера.
— Есть ли что-то на свете, чего эта женщина не знает? Я думала, она мне подруга.
— А еще у нее самый длинный язык во
