Кедрик был убит в нашем мире. И всё же ты не видишь, чтобы Гласиум принёс войну к нашему порогу. Нас всех обманули. Татум не заинтересована в компромиссе. Она отвлекала Короля Джована, пока покоряла деревенских жителей и собирала наши силы. Своим последним посланием она попыталась обмануть его, чтобы он расслабился, а она тем временем посылает нашу армию для внезапного нападения.
Мне противно быть её дочерью.
— Возможно, летающий мальчик ошибся. И ты веришь, что этот Король Брум сказал тебе правду о сообщениях между нашими мирами? Возможно, он пытается задобрить нас, собирая свою собственную армию.
Этот вопрос поражает меня. Доверяю ли я Джовану? Иногда он бывает властным и имеет тенденцию набрасываться, когда людям больно, но он солгал только один раз, и это было для того, чтобы защитить мои чувства.
— Да, верю, — коротко отвечаю я, игнорируя то, что моё лицо теплеет. Я меняю тему. — Кажется, ты против идеи мира, брат.
В ответ он лепечет:
— Конечно, я хочу мира. А кто не хочет?
— Я спрашиваю только потому, что одно дело — сказать, а другое — активно добиваться этого. Поэтому я спрошу тебя прямо. Ты хочешь мира?
Его взгляд становится твёрдым.
— Да, Татума.
— Как бы ты отреагировал, если бы армия Гласиума пробралась бы к нам через Оскалу, притупив нашу бдительность? — спрашиваю я.
Я отворачиваюсь от него и смотрю на Джована расфокусированным взглядом, ожидая ответа.
— То, что делает мать — за гранью бесчестности. Мне противно быть её сыном, — говорит он.
Я выдыхаю и поворачиваюсь к брату.
Я настаиваю на своём.
— Тогда, когда я говорю, что хочу остановить Солати от нападения, это не потому, что я сменила сторону, — огрызаюсь я. — У меня может и голубые глаза, но я по-прежнему люблю свой народ и у меня есть честь, которой не хватает нашей матери. Я хочу лучшего для обоих миров, и это не ещё одна осада на тридцать перемен.
Я отхожу от брата на несколько шагов, пытаясь сдержать свой гнев.
— Ты сказала, у тебя есть план. В чём он заключается? — впервые за всё время произносит Джован. — И я могу показать тебе письма от твоей матери в любое время, когда ты пожелаешь их увидеть, — говорит он.
Я медленно выдыхаю и поворачиваюсь к нему, игнорируя его последний комментарий, хотя, когда я вернусь, я приму его предложение, а также попрошу изучить их архивы. Когда наши взгляды встречаются, его глаза вспыхивают. Моё лицо теплеет. Он думает о нашей совместной ночи?
— У меня есть план. Отличный план. Но… я не могу рассказать вам подробности. Это было бы нарушением клятвы, которую я дала, — говорю я. — Я понимаю, это трудно, но надеюсь, что ты сможешь понять.
— Ты не можешь сказать ему? — спрашивает Оландон, похоже, довольный.
— Как и тебе, — добавляю я.
Он хмурит брови. Я смотрю на Джована, и мы задерживаем взгляд друг на друге.
— Брехня, — говорит Джован. — Ты сейчас же расскажешь мне.
Я вздыхаю.
— Ну, тогда нам придётся придумать другой план, потому что я не могу выдать то, что знаю.
Я и не собираюсь, конечно. Мой план — единственный способ помешать армии добраться до Гласиума. Я дождусь темноты и заберу Флаер.
— Погоди! — говорит Оландон. — Ты собираешься сбежать.
Мои глаза расширяются.
— Ч-что?
Как он узнал это?
— Это правда? — спрашивает Джован.
Я пытаюсь скрыть своё виноватое выражение лица. Он поворачивается к моему брату.
— Как ты определил это? — уточняет он.
— Она всегда несколько раз смотрит на выходы, когда думает об этом, — говорит брат.
Я пялюсь на него, надевая вуаль и ободок.
— И почему она всё время убегает?
Я задыхаюсь от вопроса Джована.
Оландон пожимает плечами.
— Она всегда так делала. Я бы, наверное, тоже так делал, если бы меня заперли…
— Ландон! — резко говорю я.
Он осекается.
Я избегаю вопросительного взгляда Джована. Наконец, я вскидываю руки.
— Ладно! Иногда я убегаю. Но у меня всегда была причина!
— Ты делаешь это, когда тебе кажется, что нет других вариантов. Когда ты чувствуешь себя в ловушке, — говорит Джован.
Я знаю, что он говорит не только про текущий момент. Он говорит обо мне, сбежавшей от него после бала.
— Да. Если хотите знать, я собиралась сбежать, — говорю я разгорячённым шёпотом. — Но только потому, что это единственный вариант помешать им добраться до Гласиума. Иногда, побег — лучший путь для обоих миров, — говорю я Джовану.
От моего замечания он поднимает голову. Он знает, что я говорю о той ночи.
Он подходит ко мне и поднимает мою вуаль. Его выражение лица застает меня врасплох. В нём настороженность, надежда и отчаяние одновременно. Он тоже любит свой народ. Я смотрю на него, желая, чтобы он понял.
— Ты понимаешь, как это выглядит? — спрашивает он.
Это выглядит ужасно. Моя мать готовит нападение, а я прошу его отпустить меня. Как знать, может быть, я бегу, чтобы сообщить армии, что он знает об их продвижении. Я киваю.
— Ты мне доверяешь? — спрашиваю я с сухой улыбкой.
Вспомнит ли он слова, которые сказал мне перед тем, как мы переспали?
— Ты раздражаешь меня больше, чем кто-либо другой, но ты никогда намеренно не делала ничего бесчестного или аморального. Да, я доверяю тебе, и твоей способности обеспечить свою безопасность, — говорит он.
Я моргаю, глядя на него. Он серьёзно сейчас сказал это?
Джован продолжает:
— Тем не менее, я беспокоюсь, что ты могла не рассмотреть ситуацию под всеми углами. Иногда тебе с трудом удаётся предсказать последствия своих действий. Что, например, будет, если тебя поймают?
Он ведёт себя рассудительно уже второй раз с момента знакомства, поэтому я проявляю к нему уважение, размышляя над его словами. Я знаю, что склонна бросаться во всё с головой, и да, он говорит правду, когда говорит о непредвиденных последствиях. Разве бы я сбежала во Внешние Кольца, если бы подумала о том, как это повлияет на моих друзей? Мать убьёт меня, если поймает, в этом нет сомнений, а потом она обвинит Джована, и война, которой мы отчаянно пытаемся избежать, всё равно начнётся.
— Я оценила последствия, и это всё равно нужно сделать, — я кладу свою руку на его. — Это единственный выход, — говорю я.
Его голубые глаза впиваются в мои. Это больше не глаза Кедрика. Это глаза Джована.
— Ты пострадаешь?
— Я очень постараюсь, чтобы этого не произошло. Несмотря на то, что ты думаешь, я не наслаждаюсь, когда меня бьют.
Он морщится.
— Я пожалел об этих словах, как только они покинули мой рот. Прими
