Я перекрестился.
— Тайна эта слишком серьезна, чтобы подвергать ее случайностям наследования. Если кто-то из нас умрет, то унесет ее в могилу.
Это взволновало его.
— А как быть с моей женой? Если я умру, то она должна получить что-то. Я, по-вашему, должен заложить ее вдовство?
— Торговец, который вкладывает деньги в путешествие, не может востребовать свой капитал, пока корабль находится в море. Все деньги, которые ты вложил, должны оставаться в собственности партнерства, пока предприятие не будет завершено.
Он вздохнул, его лицо посерело от этого поражения. Я похлопал Дритцена по плечу и попытался вдохнуть в него энтузиазм.
— Забудь этот разговор о смерти. Через два года ты будешь смеяться над тем, что сомневался во мне.
Я стоял у ворот, глядя, как он идет по дороге, грустный, изможденный человек. Неужели это я довел его до такого состояния? Заблудившись в лабиринте собственных схем и долгов, я уже не мог понять, кто я для него — благодетель или заклятый враг.
— Ну что — заглотил наживку?
Из сарая вышел Каспар. Рукава его были закатаны, а на ладони остался рубец от гравировального инструмента — требовались немалые усилия, чтобы вдавливать его в металл.
— Заплатит, заплатит.
— Тогда почему ты грустишь?
Каспар потрепал меня по щеке. Но после моего разговора с Дритценом я жаждал уединения и потому отвернулся.
— Да какая муха тебя укусила? Ты такой мрачный, словно несешь на своих плечах тяготы всего мира.
— Может быть, это груз того золота, которое я должен.
— Помнишь прежние времена? Тогда ты был гораздо интереснее. До того, как стал одержим золотом, ссудами и долгами. Ты был художником, а теперь сделался менялой.
— Деньги в такой же мере часть этого искусства, как свинец, чернила или медь, — отрезал я. — И то, что я делаю, оправдано размахом предприятия. Ты хочешь создать вещь, обладающую редкой и необыкновенной красотой, — и никто не сделает это лучше тебя. Ну а в моем ремесле красота обусловлена его масштабом. Капля воды — ничто, но река — величественна. А океан неизмерим.
— А ты когда-нибудь видел каплю воды? Когда она висит на ветке солнечным утром, в ней отражается весь мир — он растягивается, когда ветка колышется, и неизвестно, то ли удержится, то ли упадет и исчезнет в земле. Она прекрасна.
— Если бы я мог сделать эту работу без денег и раздать ее плоды бесплатно, я бы так и поступил. Но ты сам видел, как одни расходы влекут за собой другие, а конца еще не видно.
— Красота либо есть, либо ее нет. — Мы с Каспаром не слышали друг друга. — Если ты напечатаешь одну индульгенцию или отольешь одно зеркало, то будешь иметь индульгенцию или зеркало. И не имеет значения, единственные ли они в своем роде или существуют еще тысячи таких же.
— А как насчет золота? Тысяча гульденов красивее одной монетки?
— Для тебя — да.
Два месяца спустя Андреас Дритцен умер.
LIII
Страсбург
Отель предоставлял бесплатный доступ в Интернет из номера. Ник десять минут пролежал на кровати, глядя на сетевую розетку в стене и, словно святой, борясь с искушением. Пробыв неделю в офлайне, он чувствовал себя так, будто потерял конечность. Ему до смерти хотелось войти в Сеть. Но люди, которые преследовали его, казалось, обладали чуть ли не телепатической способностью отслеживать его движения. Мог ли он позволить себе такой риск?
В общем оглушающем гомоне Интернета присутствие Ника было бы едва слышимым шепотком. К тому же он знал кое-какие приемы. Мучимый сомнениями, он поднялся с кровати и включил ноутбук.
Работая в цифровой криминалистике, он был одержим проблемой безопасности. Сначала он очистил журнал своего браузера — все, что случайно могло вывести его на какой-нибудь из сайтов, которые он посещал прежде, и выдать его местонахождение. Потом он превратил свой компьютер в крепость. Активизировал межсетевой экран и закрыл все порты, кроме одного, чтобы весь трафик проходил через надежно охраняемые ворота. Как и любая система защиты, эта оберегала его не только от внешних врагов, но и от внутренних. Антивирус контролировал улочки и дворы крепости, готовый пресечь любую подозрительную деятельность. Он опасался не открытой атаки, а шпионских программ.
Теперь можно было выходить в Сеть. Он подключился к Интернету и немедленно открыл веб-сайт, который рекламировал себя как анонимайзер. Такого рода сайты были популярны среди извращенцев, преступников и заговорщиков, но ими могли пользоваться и вполне законопослушные люди. Ник позаимствовал метафору и назвал этот сайт плащом невидимки — способом гулять по Сети, не оставляя следов, по которым тебя можно опознать или определить твое местонахождение.
Но и за всеми этими щитами он все же нервничал — словно прокрался в гостиную посреди ночи, чтобы залезть в бар, где отец держал виски. Каждая загружаемая им страница была словно половица, готовая заскрипеть под ногой. Но постепенно информационный поток сомкнулся вокруг него. Он забыл об опасностях и поплыл на потоках знания, следуя по возникающим ссылкам.
Он начал с царей Израилевых и не нашел почти ничего, кроме ряда имен, первые из которых были знакомы, но за ними шли ничего ему не говорившие: Давид, Соломон, Ровоам, Авия и так до самого Седекии. Онлайновая энциклопедия давала массу сведений по библейской истории, но ничто, казалось, не подходило для его случая.
После этого он перешел к «Записям царей Израилевых». Поисковик на это выкинул массу информации, от которой сердце у него забилось чаще. «Записи царей Израилевых» мельком упоминались во второй книге Паралипоменон: «Прочие дела Манассии, и молитва его к Богу своему, и слова прозорливцев, говоривших к нему именем Господа Бога Израилева, находятся в записях царей Израилевых».[34]Клик. Такого рода ссылки были разбросаны по Ветхому Завету, брошенные невзначай указания на другие книги, которые когда-то, возможно, существовали, но теперь остались только подобием призраков, насмехающихся над учеными. Клик. Как приключения Шерлока Холмса ассоциируются с доктором Ватсоном, словно и не написаны Конан Дойлем. Клик. Дело политика, маяк, дрессированный баклан…
Ник понял, что уперся в тупик. Он прошел назад и направился по другому пути, выбрав новое ключевое слово — «Манассия». Шестнадцатый царь Израилев. Вероотступник, плененный и увезенный в Вавилон, но восстановивший свое царство, когда покаялся и вернулся к Господу. Клик. Молитва его. Хотя «Записи царей Израилевых» были потеряны (если только они когда-либо существовали), около первого века до новой эры кто-то на их основе создал покаянную молитву Манассии и выдал ее за оригинальное произведение. Нечто вроде поделки, изготовляемой фанатами «по мотивам» известной вещи. Это была подделка, но древняя, обретшая и собственную ценность. Теперь она была включена в Библию как часть апокрифа.
