красными буквами было написано в его заголовке. Сталин представлялся тут во всех возможных ракурсах – в компании Ленина, идущим по берегу реки, в Туруханской ссылке, в окружении делегатов какого‑то съезда… Я пробежал несколько строчек в одной из статей. Неизвестный автор вспоминал советские достижения и в стиле передовиц тридцатых годов призывал на головы врагов Вождя всех народов казни и пытки…
– Молодой человек, вы за документами? – окликнули меня сзади, пока я рассматривал стенд. Обернувшись, я увидел седую старушку в вязаном свитере, с толстой пачкой свежих газет в руке. – По поручению Николая Александровича приехали?
– Нет, я, собственно, по другом делу, – ответил я. – Мне хотелось бы с кем‑нибудь из руководителей организации поговорить об одном вашем бывшем сотруднике.
– Вы из милиции? – строго нахмурила брови старушка.
– Нет, я из «Терпиловской правды».
– А, из «Терпиловки»… – улыбнулась она. – Вы знаете, секретарь наш, Павел Андреевич, в мэрии сейчас, на совещании. Может, подождёте его?
– Да он мне, собственно, не очень нужен. Я хотел задать пару вопросов об одном человеке…
– Что ж, пройдите тогда в соседний кабинет, – захлопотала старушка. – Там Виталий Натанович, юрист наш, и заведующий по печати, Юрий Николаевич. Вот с ними можно поговорить.
Я вошёл в маленькое помещение, располагавшееся за обитой синей кожей дверью. Посреди него, за столом с чаем и баранками, сидели два старика, тихо беседуя. Когда я вошёл, они прекратили разговор и синхронно, как вышколенные собаки, повернули ко мне головы.
– Виталий Натанович, – обратилась вошедшая за мной старушка к одному из них – полному лысому человеку в очках с толстыми стёклами. – Вот к вам из «Терпиловской правды» пришли, примете?
– Хорошо, Вера Андреевна, – ответил тот, вставая. – Чем обязаны? – спросил с радушной улыбкой, подавая мне руку. Чайку выпьете?
– Нет, спасибо. Я буквально на пару минут, – ответил я, присаживаясь за стол. – Вам знаком некий Александр Васильев?
– Саша Васильев? – хмуро нахохлися старик. – Да, знаком. Он вот, – указал он взглядом на своего коллегу, – по газетной линии проходил, с Юрием Николаевичем работал.
– Может быть, он запомнился вам чем‑то? – спросил я заведующего печатью – седого как лунь старика в синем свитере.
– Ну так… Чем‑то, конечно, запомнился. Горячий парень, всё в бой рвался. В митингах участвовал, даже одиночные пикеты устраивал, листовки писал…
– А почему он ушёл от вас?
– Да вышла неприятная история, – отведя глаза, замялся мой собеседник. – Он тут развил активную деятельность в поддержку одного местного жителя, которого из дома выселили якобы по распоряжению Обухова… Ну, судьи нашего, вы знаете ведь, наверное?
– Обухова да, знаю. А не Сотников фамилия того жителя? – поинтересовался я, вспомнив несчастного старика, ставшего жертвой миграции лосей.
– А, так вы в курсе? Да, именно его. И вот как‑то Саша остался один в помещении редакции, и послал по факсу один документ, о чём его никто не просил.
– Какой документ?
– Дело в том, что у нас тут ещё и приёмная Ирины Сергеевны Котовасовой, депутата областной Думы от нашей партии. И она хранит в своём кабинете депутатские именные бланки. Саша без спроса взял один из них, оформил запрос от имени Ирины Сергеевны. Затем подписал и отправил в Прокуратуру области и в ФСБ, с просьбой разобраться в деле.
– И только?
– Как это – «и только»? Нет, ну вы понимаете, это же подлог! – взвился старик. – Его никто не уполномочивал. И потом – зачем такой экстремизм? Обухов, против которого он развёл эту свою деятельность, отправил оскорбительную бумажку – был уважаемым в городе человеком. Да и вообще…
– Неправильно это, – вставил старик в пиджаке.
– Да, вот именно, неправильно. Ирина Сергеевна узнала об этом и возмутилась. Да и мы были не рады. К властям, конечно, у нас есть претензии, и немалые. Но зачем эта гусарщина? У нас рабочая обстановка, мы эти вопросы решаем в нормальном служебном порядке, без конфликтов и скандалов.
– И после этого Саше предложили уйти? – спросил я.
– Да нет, он сам ушёл. Обозвал всех, нагрубил, мол, предатели мы все тут, трусы и изменники, и сбежал. В общем, человек молодой, горячий. Наверное, и по вашей линии что‑то такое натворил? – полюбопытствовал старик.
– Как вам сказать, – уклончиво ответил я. – Нам просто надо кое‑что уточнить…
– Ну что же, замечательно. Рады помочь. Вы вообще к нам из «Терпиловской правды» почаще заглядывайте. Вот скоро Девятое мая, будет марш ветеранов с митингом и концертом. Приглашаем вас его осветить. Придёте?
– Постараюсь, – ответил я, и, пожав руки обоим старикам, вышел из комнаты.
На улице я наткнулся на неожиданную встречу. Перед зданием, облокотившись на забор, стоял Прохоров в расстёгнутом, несмотря на морозец, пальто и меховой шапке, заломленной на затылок. Казалось, он был сильно взволнован и не находил себе места – всё лицо его было красно, губы дрожали, рука, лежавшая на заборе, нервно дёргалась. Он пристально, с каким‑то мучительным вниманием, смотрел на меня. Я ответил на этот взгляд, и не меньше минуты мы в странном оцепенении смотрели друг на друга. Наконец, его губы шевельнулись. Я весь напрягся в ожидании, но он не произнёс ни слова, и только медленно и серьёзно покачал головой, как бы отказывая мне в чём‑то.
– Прохоров! – не выдержав, позвал я, сделав шаг ему навстречу. Но на лице уборщика вдруг показался ужас, настоящий ужас, словно он боялся за свою жизнь. Он резко отшатнулся от меня, поскользнулся и, удерживая равновесие, ухватился рукой за край забора. Затем, поспешно поднявшись на ноги, развернулся и заковылял прочь, сильно припадая на больную ногу…
– Да постой! – крикнул я и бросился за ним следом.
– Говори! – схватив за рукав, гаркнул я ему в лицо. – Что ты тут делаешь? Ты следил за мной? Зачем?
Он страдальчески посмотрел на меня.
– Ну! – встряхнул его я.
Он ничего не ответил, но вдруг поспешно достал из кармана смятую бумажку, и подал мне.
– Что это? – удивился я.
– Это со стола того, второго – выговорил он упавшим голосом.
– Какого ещё второго? С какого стола?
Он молчал.
– Ну?! – выпалил я.
–Не он! – через силу выдохнул Прохоров. – Прочтите! И не доверяйте! И… и… Пу‑пустите меня! – Резко вывернув локоть, он стряхнул мою руку, и поспешно потащился прочь.
Оставшись один, я развернул бумажку. Это был смятый чек из какого‑то канцелярского магазина. «Бумага писчая 2 пач. – 500 руб., ручки „Бик“ 2 шт. – 80 руб., ластики „Славич“ 10 шт. – 90 руб.», – прочитал я. Что за ерунда? Я перевернул чек. На обратной его стороне хорошо известным мне ломаным детским почерком Саши было написано: «Со.26.14.23». Я повертел бумажку в руках, приблизил
