спросил я хриплым спросонья голосом.
– Сортировочная, – безучастно ответил кондуктор, делая на бумажке росчерк. – Следующая – «Терпилов».
Глава тридцатая. Действую. Прохоров указывает путь
Шагая от вокзала к гостинице, я напряжённо решал самую важную с начала расследования задачу. Итак – можно ли считать моё дело оконченным, а Сашу – главным подозреваемым? Не стоит ли продолжить поиски новых улик, а вместе с тем затаиться и подождать в надежде, что преступник как‑нибудь ещё выдаст себя? Не может ли, наконец, вся эта история оказаться странной цепью случайностей, карточным домиком, который развалится от одного нового факта? Ведь что у меня, в сущности, есть на Сашу? Он водит машину, которая была замечена возле особняка Пахомова после его убийства. Но машина не его, а редакционная, и взять её мог кто угодно. Он приходил к избитому по приказу покойного судьи Обухова старику, интересовался делом, пытался помочь его семье. Но он мог руководствоваться журналистским долгом или простым человеческим сочувствием. В момент его нахождения в особняке Пахомова пропала фотография. Но её мог взять Францев или, как это ни маловероятно, один из полицейских. И, наконец, главный факт – Саша был знаком с пропавшей девочкой и знал убитого учителя. Но и это при желании объяснялось легко – в Терпилове всего три школы, и вероятность того, что мальчик попадёт именно в класс, где училась Белозёрова и преподавал Королёв, была хоть и невелика, но отнюдь не равнялась нулю.
Что ж, каждое из объяснений по отдельности звучало убедительно. Но вместе они не выдерживали никакой критики – одно или два совпадения ещё можно допустить, но когда их столько… Если же соотнести имеющиеся данные с другими фактами, а также с тем, что против оставшихся двух журналистов «Терпиловки» – Милинкевича и Францева, не имелись никаких улик, то картина получалась ясная – преступником мог быть только Саша…
В хоккее есть термин – игра без вратаря. На последних минутах матча проигрывающая команда переводит своего голкипера в нападение, оставляя ворота беззащитными. План прост – пользуясь численным преимуществом в последний раз попытаться склонить удачу на свою сторону. Риск огромен, но чего не сделаешь ради последнего шанса на победу? Нечто похожее предпринял и я. На следующий день я взял в редакции «Терпиловки» недельный отпуск, и принялся за плотное изучение Сашиных связей. Надо было опросить всех его одноклассников, друзей, коллег, одним словом каждого, с кем он когда‑либо общался. Нет никаких сомнений в том, что кто‑нибудь из моих собеседников позвонит Васильеву и расскажет о нашем разговоре, подвергнув таким образом мою жизнь опасности. Но с другой стороны, так я узнаю о Саше больше, чем за год расследования. Мне нужно было найти одну последнюю улику, один факт, способный окончательно подтвердить уже сформировавшийся вывод… Если же ничего не получится, не беда – явлюсь к Николаю с тем, что имеется. Кто знает, может быть, полиция успела что‑нибудь откопать без меня?
Я решил действовать последовательно, в хронометрическом, так сказать, порядке. Снова заглянул в школу, в которой учился Саша, съездил в Социальный институт на Лосиноостровской, где он получил высшее образование и пообщался с теми из преподавателей, которые помнили его. Первые же результаты и обрадовали, и, вместе с тем, озадачили. Выяснилось, что переезд Васильевых в Москву состоялся всего через несколько месяцев после исчезновения Лики Белозёровой. Один из учителей даже вспомнил, что в столице семья поселилась у тётки мальчика по матери, бездетной пятидесятилетней старой девы, у которой была трёхкомнатная квартира на Октябрьском поле. На всякий случай проверил я и родителей Васильева. После развода отец мальчика переехал в отдельную квартиру и с сыном не общался. А вот к матери Саша был очень привязан. Та работала в службе социальной защиты Северного административного округа Москвы, и коллеги считали её человеком исполнительным и пунктуальным. Нареканий от начальства она не имела, и, насколько мне удалось выяснить, никаких отношений со знакомыми из Терпилова не поддерживала… Опросил я и однокурсников Саши по университету. Они, впрочем, не рассказали почти ничего. По их словам парень был нелюдим и замкнут, на студенческих вечеринках не появлялся, даже с девушками не встречался. Но вот об его политической активности вспомнить смогли многие. То он раздавал на лекциях листовки в защиту экологии, то протестовал против реформы системы образования, а однажды подбил нескольких одногруппников сходить на пикет к посольству африканской страны, где на алмазных рудниках эксплуатировался рабский труд. Свою деятельность парень продолжил и в Терпилове. Когда‑то Ястребцов дал мне список городских политических партий, в которых состоял Васильев и, вернувшись из Москвы, я прошёлся по адресам указанным там. В ЛДПР Сашу не запомнили – он ушёл через два дня после сдачи документов на вступление и даже не получал членского билета. В «Экологической партии», обставленный по‑европейски офис которой находился в здании бизнес-центра «Альтос» на Шепиловском, мне рассказали, что у них Васильев продержался чуть больше двух месяцев. Он помогал организовывать частный питомник для бездомных собак, на который дал средства один из местных бизнесменов. И проявил себя неплохо, особенно в том, что касалось составления документов. Однако, вскоре, ушел и оттуда. В «Яблоке», «Сути времени» и «Гражданской платформе» Саша состоял по месяцу. И везде действовал по одной схеме: записывался в партию, некоторое время проводил там и неожиданно, никого не предупредив, уходил. Я предположил, что среди активистов политических организаций он разыскивал сообщников для своих преступлений, и везде расспрашивал – не сохранял ли Саша связи с кем‑нибудь из партийцев? Однако, ничего такого не было. Вообще, все, с кем я общался, в один голос твердили, что Васильев предпочитал держаться в коллективе особняком ото всех. В партийной жизни не участвовал, собрания игнорировал, в профильной прессе, несмотря на свои журналистские таланты, не печатался. Интересовали его только большие собрания, да серьёзные уличные акции. На них он, впрочем, вёл себя спокойно, ничем особенным не выделяясь.
Отдельной строчкой в моём резюме стояла Коммунистическая партия – в ней Саша состоял целых полгода. В среду утром я направился в штаб этой организации, расположенный в центре города, неподалёку от мэрии. Это оказалось маленькое одноэтажное здание, окружённое низеньким деревянным заборчиком. Во дворе помещались деревянная беседка и несколько лавочек, выставленных в ряд – видимо, тут городские коммунисты летом проводили собрания. В прихожей по стенам были развешаны фотографии Гагарина, Шолохова, Симонова и прочих советских кумиров – все старые и пожелтевшие. Новым был лишь стенд, посвящённый годовщине смерти Сталина. «70 лет без Вождя!» – огромными
