— Генри? — От пережитого его голос звучал не много хрипло.
Она коснулась его щеки.
— Я верю тебе, — тихо сказала Генри.
Он недоумевающе посмотрел на нее:
— Чему веришь?
Слеза медленно скатилась по ее виску.
— Я верю, что ты любишь меня.
Он смотрел на нее, совершенно сбитый с толку. Она не верит ему? Что бы это могло значить?
Генри повернула голову так, чтобы он не видел ее лица.
— Жаль, что я… — начала она.
— Чего жаль, Генри? — спросил Данфорд. Сердце в его груди забилось быстрее. Как важно то, что она ответит!
— Жаль… жаль, что я не… — Она замолчала, не решаясь произнести: «Жаль, что я не та женщина, которая тебе нужна».
Данфорд не стал настаивать. Он был у двери, не желая слышать: «Жаль, что я не люблю тебя».
На следующее утро Генри проснулась со страшной головной болью, болели ее глаза от слез и бессонной ночи. Она медленно подошла к умывальнику и плеснула в лицо водой, но боль не утихала. Она испортила их брачную ночь. Неудивительно. Некоторым женственность дана от рождения, но она, к сожалению, не принадлежит к их числу. Глупо было даже пытаться изменить себя. Она с завистью подумала о Белл, которая всегда знала, что сказать и как одеться. Но дело даже не в этом. В ней было неуловимое женское обаяние, которому при всем желании она не могла научить Генри. Конечно, Белл говорила ей комплименты, но скорее всего из вежливости.
Генри медленно пошла в гардеробную, которая соединяла две господские спальни. Карлайл и Виола спали вместе, поэтому вторую спальню использовали как гостиную. Генри подумала, что если когда-нибудь захочет спать отдельно от мужа, то сможет перебраться в эту комнату. Она вздохнула, зная, что никогда не захочет этого.
Генри вошла в гардеробную и увидела, что кто-то уже распаковал ее багаж и развесил платья, которые она привезла из Лондона. Теперь придется нанять горничную: некоторые платья невозможно надеть без посторонней помощи.
Взгляд Генри упал на стопку мужской одежды, аккуратно сложенной слева на полке. Она взяла в руки бриджи. Данфорду они были бы малы. Наверное, это те, что она оставила дома, уезжая в Лондон. Она с грустью посмотрела на свои новые платья. Как они великолепны — всех цветов радуги и нежнейших оттенков! Они были сшиты для женщины, которой она надеялась стать. С болью взглянув на них, новобрачная отвернулась и надела бриджи.
Данфорд, сидя за столом, нетерпеливо поглядывал на часы. Где же, черт возьми, Генри? Он ждал ее уже около часа. Он проглотил остывшую яичницу, не чувствуя вкуса. В памяти звучал ее голос — громко и отчетливо: «Мне жаль, что я… мне жаль, что я… мне жаль, что я не люблю тебя». Нетрудно было закончить эту фразу за нее.
Услышав шаги на лестнице, он встал. Генри выглядела утомленной, ее лицо казалось припухшим и измученным. Данфорд недовольно смерил ее взглядом. На ней была ее прежняя одежда, а волосы убраны в хвост.
— Не можешь дождаться, когда снова примешься за работу? — неожиданно для себя произнес он.
Она лишь кивнула в ответ.
— Только не надевай это, когда будешь выезжать из имения. Теперь ты — моя жена, и то, как ты выглядишь, мне не безразлично. — В его голосе сквозило презрение, и он ненавидел себя за это. Ему всегда нравилась независимость Генри и то, как практично она одевалась, работая на ферме. И теперь свои собственные попытки обидеть ее, отомстить за причиненную боль казались ему мелочными и отвратительными.
— Я постараюсь соблюдать приличия, — последовал ответ.
Она взглянула на тарелку, вздохнула и отодвинула её от себя.
Данфорд вопросительно поднял брови.
— Я не голодна.
— Не голодна? Брось, Генри, ты ешь как лошадь.
Она вздрогнула, словно от боли.
— Как мило с твоей стороны лишний раз напомнить мне о моей «женственности»!
— Твой наряд также не говорит в ее пользу.
— Мне нравится моя одежда.
Боже милостивый, в ее глазах стояли слезы.
— Ради всего святого, Генри, я…
Данфорд провел рукой по волосам. Что с ним происходит? Он перестал нравиться себе. Необходимо уехать отсюда. Данфорд встал.
— Я уезжаю в Лондон, — неожиданно сказал он.
Генри подняла голову:
— Что?
— Сегодня же. Сейчас.
— Сейчас? — прошептала она так тихо, что он не расслышал ее. — На второй день после нашей свадьбы?
Не попрощавшись, он вышел из комнаты.
Следующие несколько недель Генри провела в такой тоске, о какой раньше даже и не подозревала. Ее жизнь ничем не отличалась от той, которую она вела до знакомства с Данфордом. Ничем, за исключением одной очень важной детали: она узнала любовь и какое-то время была очень счастлива.
Все, что у нее осталось теперь, — это большая пустая кровать и воспоминания о мужчине, который разделил с ней брачное ложе один-единственный раз.
Слуги относились к ней с исключительной добротой, настолько исключительной, что она едва не согнулась под ее бременем. Она хотела, чтобы ее перестали жалеть и относились так же, как прежде.
Она слышала, как они говорили между собой: «Господь покарает его за то, что он оставил бедную Генри одну-одинешеньку» и «Душа рвется, глядя на нее». И только миссис Симпсон иногда гладила Генри по руке и приговаривала:
— Бедняжечка моя.
От этих слов ком вставал в горле, и она убегала, чтобы не показать своих слез. А когда слезы кончились, она с головой ушла в работу.
Поместье, с гордостью думала она через месяц после отъезда Данфорда, никогда еще не было таким ухоженным, как теперь. Но почему-то это не приносило ей радости.
— Я возвращаю тебе эти деньги.
Данфорд оторвал свой взгляд от бокала виски, взглянул на Белл, затем — на стопку денежных купюр и снова на Белл. Он удивленно поднял бровь.
— Это мой выигрыш, тысяча фунтов, — объяснила она с раздражением. — Не все условия пари выполнены.
На этот раз обе его брови удивленно взметнулись вверх.
— Совершенно очевидно, что ты не в восторге от своего брака, — пояснила она, теряя хладнокровие.
Данфорд сделал глоток из своего бокала.
— Ты скажешь что-нибудь?
Он пожал плечами:
— Ты совершенно права.
Белл подбоченилась.
— Неужели тебе нечего сказать? Хоть что-нибудь, что может оправдать твое мерзкое поведение?
Его голос превратился в лед:
— С какой стати я должен отчитываться перед тобой в своих поступках?
Белл сделала шаг назад, испуганно прикрыв рот рукой.
