Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Портрет А. А. Бестужева-Марлинского. Акварель Н. А. Бестужева
Живя в Тифлисе и вынужденно терпя мужа, Екатерина много путешествовала. Изъездила Грузию вдоль и поперек, добралась до Эривани, знала каждый камень древнего Тифлиса и, услышав, что англичанки собираются на Святую гору, предложила их сопровождать.
На Мтацминду поехали вчетвером — Анна, Энн, Лачинова и поручик Владимир Толстой, друг мятежной щеголихи. На дрожках долетели к подножию Святой горы, но дальше пришлось подниматься пешком по крутой, вившейся зигзагом дорожке, по которой, разувшись и сжав в руках крест, брели бледнолицые печальные женщины. Они шли к тому месту, где некогда жил святой Давид и теперь стояла церковь, и там коленопреклоненно просили — кто о суженом, кто о рождении долгожданного чада, кто о взаимной любви. И все плакали. Пожалуй, это было самое романтичное и грустное место Тифлиса.
«Дул сильный ветер, когда мы поднимались. Мадам Лачинова очень устала и задыхалась. Церковь маленькая. Увидели там небольшой коврик, сделанный мадам Головиной и подаренный церкви. Обошли два дома паломниц — с виду похожи на армянские хаты. Пилигримы часто здесь отдыхают и спят — мы увидели двух мирно дремавших паломниц, вероятно утомленных подъемом на гору. Есть поверие, что тот, кто сможет укрепить камень на стене церкви, должен загадать желание, и оно непременно сбудется. Ничего сложного — нужны лишь аргиллитовый глинистый камень и сила рук. Конечно же, у меня и поручика Толстого это получилось. Увидели гробницу господина Грибоедова, русского посла в Тегеране, убитого разъяренной толпой во время мятежа в 1829 году. Пробовали воду из местного источника — прекрасная. И любовались видами».
Там, наверху, Лачинова рассказала им одну историю. Три года назад ее друг Бестужев заказал на могиле Грибоедова панихиду по убитому на дуэли Пушкину. Когда иерей протяжно запел «упокой души боляр Александра и Александра», Грибоедова и Пушкина, Бестужев вдруг понял, что и он тоже «болярин Александр», и в тот момент остро почувствовал, что жить ему осталось недолго. Через три месяца он погиб в стычке с горцами. Каждый раз, когда Лачинова поднималась сюда, она вспоминала эту панихиду, своего неисправимого ловеласа и говорила о нем с нежной, трогательной щемяще-женской грустью. Лачинова была ему многим обязана: «Четыре года назад Бестужев сказал ей, что русскому писателю стыдно писать по-французски, и она, плохо знавшая русский язык, начала его учить. Она пока что пишет дневник для себя самой, копит идеи и мысли для будущего исторического романа. Кажется, она имитирует повестийный стиль не только Вальтера Скотта, но и самого Бестужева, которого считает одним из лучших современных писателей России. Он сочинял исторические романы, к примеру “Аммалат-Бек”, под псевдонимом, кажется, Марлинского. Он был переведен на французский язык. Он и Пушкин, убитый три года назад на дуэли, — лучшие современные русские писатели».
Могила А. С. Грибоедова
Анне было интересно с этой «симпатичной дамой-интеллектуалкой, превосходно владеющей английским языком». Лачинова хорошо знала внутреннюю ситуацию на Кавказе, открыто критиковала местную власть, рассказывала о несчастных декабристах, примечательном типе офицера-кавказца и о том, как быстро здесь шли на повышение — год службы считался за два: «На Кавказе всегда есть возможность себя проявить, чины получают очень быстро — молодой офицер может стать генералом всего за пять лет».
Сионский собор в Тифлисе. Фотография конца XIX в.
Екатерина остро чувствовала, что выходит на верный путь, твердо верила в свою литературную звезду. «Она с детства писала легко. И сейчас работает над историческим романом, но ее отец против — ему не нравится сама идея того, что молодая дама ее возраста занимается сочинительством, тогда как нужно думать о супруге. К тому же она принадлежит высшему обществу. И если она будет упорствовать в своих начинаниях, то ей придется покинуть это общество и не играть больше роли возлюбленной жены. Она принесла мне переведенное с русского на французский язык ее предисловие к запискам некого офицера. И прочла мне немного из своих черновиков к будущему историческому роману — действие начинается в местечке севернее Дербента. Когда она перешла на описание Каспийского моря, я похвалила ее стиль. Все очень хорошо написано и скомпоновано».
Вечером, когда Анна осталась наедине с дневником, она язвительно прибавила: «Чувства ее прекрасны, но французский ужасен».
Лачинова пока не думала публиковаться, считая тексты сырыми, неотделанными. Она боялась критики и родительского вердикта, но больше — реакции начальственного супруга. Екатерина не хотела подписывать его фамилией свои сочинения и подумывала о псевдониме. Между прочим она открыла Анне пикантную тайну: «Сообщила, что лишь однажды опубликовала небольшую повесть, некую историю на целых сто страниц, в “Библиотеке для чтения”, ежемесячном издании. Это было в сентябрьском номере за 1838 год. Публикация вышла под псевдонимом Клеопатры Леонидовой. Непременно спрошу об этой книге у торговца Семена, когда вернусь в Москву».
О религии, в отличие от литературы, Лачинова говорить не любила. Она верила тихо и глубоко, знала обряды, понимала их символику и молилась искренне, чувствуя каждое обращенное к Богу слово. По крайней мере, так показалось Анне. Они вместе ходили на церковную службу. 23 апреля, перед Пасхой, в Великий четверг, побывали в Сионском храме на обряде омовения ног. Там собралось все высокое общество Тифлиса: «Храм Сиони небольшой, но очень симпатичный. Подкупольное пространство освещено 16 узкими окнами в барабане купола. Солнечные лучи создают красивый эффект. Здесь все, в том числе мадам Головина, Скалон, Орлова. Много джентльменов, в том числе наш полковник, поручик Толстой, который говорил без остановки, и это резко диссонировало с набожностью мадам Головиной. Она, ее дочь и мадам Скалон вставали на колени, но все же не касались лбами пола. Священник кряхтел под тяжестью своего облачения из золотой и серебряной парчи. Церемония казалась неким неизбежным обязательством. Каждый из 12 священников дотрагивался большим пальцем правой ноги до воды, налитой в большую неглубокую серебряную емкость. И потом патриарх Грузии, совершавший обряд, разбрызгивал эту воду, благословляя ею паству. Вернулись домой в два часа дня».
С Лачиновой было приятно говорить, особенно о путешествиях: «Она сказала, что разделяет мою страсть, интерес и желание исследовать этот край». Специально для Анны она перевела на французский свои записки о поездке в Эривань и даже принесла показать мужские шаровары, в которых путешествовала. Воистину, она была дамой новых нравов. Кавказ ей очень шел. Но Персию, увы, Екатерина знала лишь по книгам, и знакомых чиновников у нее там не было.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
