моей бабушке — мадонне.
садись на поезд и уезжай.
ты и не уедешь.
В. Миллер, «Где-то там».
1
Вчера с тобой все было хорошо? Когда ты пришла домой, прикурила на кухне сигарету от горевшей газовой плиты, когда наш кот урча стал тереться о твои ноги, когда ты закрыла глаза и свернулась в позе зародыша, о чем ты думала? С тобой все было в порядке?
Я заволновалась, когда прощалась с тобой в аэропорту, подошла к тебе и сказала: «Ну, ты поняла? Пройди регистрацию, поднимись по тому эскалатору, а потом иди к металлодетекторам». Я показала тебе пальцем: «После этого следуй к выходу, указанному в твоем посадочном талоне, и ты на месте. Когда придешь, позвони мне».
Я сказала это тебе, ушла, а потом вернулась и снова повторила все то же самое, слово в слово. Я повторила даже тот жест, которым указывала на металлодетектор.
Наконец я легко обняла тебя, почти не коснувшись, и прошептала на ухо:
— Спасибо.
Ты нетвердо ответила:
— Тебе спасибо, дорогая, тебе спасибо.
В тот же вечер мы с Томасом занимались любовью.
— Давай сделаем это, как будто в последний раз, — сказала я, глядя ему в глаза.
Он нерешительно спросил:
— Что ты хочешь сказать?
— Тупица… ничего ужасного. Это от избытка любви.
— Почему? — смущенно спросил он.
Я пожала плечами и ответила:
— Потому что мне надоело рассыпаться на куски. Я хочу полностью погрузиться в бесконечность.
— Но ты всегда это делаешь, — сказал он.
Я снова пожала плечами и фыркнула.
Нет, я никогда не погружалась в бесконечность. Я не знаю, какая она — бесконечность. Я знаю, что такое пределы, паралич, неполноценность. Но именно бесконечность — нет, я бы не сказала.
— Сделаем так. Представь, что кто-то из нас завтра умрет или я должна уехать на много-много лет, и мы сможем увидеться только спустя долгое время… или, может быть, не увидимся вообще. Как бы ты меня любил в таком случае?
Он был великолепен, я была великолепна. Нас возбуждал свет лампы на комоде, бросавший на наши лица разноцветные блики.
И когда мы занимались любовью, это был уже не он, это были он и ты. С одной стороны была я. А ты и он меня любили, целовали и разрывали на куски. Я видела твой нос, его рот, твои уши и его глаза. Я чувствовала, как бьются два сердца, и, когда мое тело содрогнулось, закричала: «Я так люблю тебя, так люблю!» Я кричала это и тебе тоже.
Ты и он — стражи моей души и тела. Заботливо глядящие на дорогу моей жизни: вы наблюдаете за ней и защищаете ее. Я не просила вас об этом, я не могла этого даже желать.
Его тело пахнет так, как пахнет твоя шея, а его шея пахнет тобой. И больше ничего. Веки опустились, как занавес после спектакля, и легкое удовлетворенное дыхание смешалось с запахами комнаты. И ты осталась.
Ты никогда не претендовала на мою жизнь и свободу. Ты очень легкая, а я слишком тяжелая. Сейчас я должна заставить замолчать все мои мысли о жизни, чтобы дать слово тому чувству, которое испытываю к тебе.
Может быть, ты его заслуживаешь.
— Билет в один конец до Рима, — сказала я.
Служащий турбюро посмотрел на меня и улыбнулся:
— Куда едешь на этот раз?
Я немного поразглядывала его, мысленно зарисовывая для себя одну особенность его лица.
— Домой, — ответила я.
Он опустил голову, будто поклонился, и, украдкой взглянув на меня, сказал:
— Сейчас сделаю.
Пока он стучал по клавишам компьютера, я рассматривала рекламные проспекты. Можешь поехать куда захочешь — от Конго до Лаоса. От Парижа до Хоккайдо. От Вальпараисо до Афин.
Я должна была убежать из агентства сразу же. Но отсутствие ответственности меня испугало, оно всегда меня пугало.
— Итак, летите в Рим? — спросил мужчина.
Я повернулась и кивнула с улыбкой.
— Хотите электронный билет?
— Нет-нет, прошу вас. Хочу держать его в руке.
Я как будто вдруг вышла на дорогу, которую много раз видела на горизонте и которую время от времени пересекала; мне казалось, что я живу уже сто лет, половину которых прожила хорошо, а вторую — так себе, если быть оптимисткой.
Я всегда полагала, что невозможно прийти в ту точку пересечения двух дорог, где я оказалась, не заметив расстояния и не спросив себя, как же это я сюда попала и что сделала бы, случись несчастье.
Неожиданно я оказалась в начале незнакомого пути с золотой вывеской: «Сомнительная дорога. Можешь идти прямо или налево».
Теперь я оглянулась назад и увидела свои следы, сеть дорог, которые соединялись в причудливую перспективу; асфальт был наполовину разбит: град, дождь и ветер разрушили его, проделали в нем ямы и истончили. Я увидела следы крови из ран, появившихся после падений, увидела несколько трупов, которые лежали голыми и с еще открытыми глазами. Твоих следов нет. Тебя нет. Только молочный запах, который распространяется вдоль пустого пути жизни. Я снова полюбовалась на золотую вывеску: она казалась входом в рай. Но кто-то однажды сказал мне, что нет лучшего рая, чем настоящий ад (или, может быть, это сказала моя совесть, чтобы обеспечить мне алиби?). В любом случае я решила испытать судьбу и, вместо того чтобы пойти по серой улице, на которую попала, когда пролезла в черную дыру с криками «Свет! Свет!», я вздохнула и повернула налево, скрестив руки на уровне сердца.
