Дядю Пата эта старушка мечтала увидеть с тех самых пор, как получила известие о том, что сын покойной леди Амелии на самом деле не погиб вместе с ней и человеком, который считался ему отцом. Она без конца разглядывала дядю и уверяла его, что он удивительно похож на мать.
Эти ностальгические возгласы нам приходилось слушать едва ли не каждый день, когда мы все собирались в главной зале на ужин. Дяде хватало выдержки вежливо улыбаться и кивать в ответ, я же к таким разговорам вовсе не прислушивался. Прошлое осталось в прошлом, и меня больше занимало настоящее. Снова и снова я прокручивал в своей голове возможные планы нападения на Эймурдин и затаившихся там врагов.
Проще всего было использовать Иву. Девчонка уже доказала, насколько эта проклятая гора послушна ее воле. Так чего же еще мудрить? Когда я узнал, что дядя не берет маленькую ведьму с собой, пришел в настоящую ярость: какое безумство оставлять ее доить коз и драить горшки у старой знахарки! Но у дяди были свои доводы против. Он уверил меня, будто брать Иву с собой в Арроэно – это все равно, что везти в кармане ядовитую степную змею. Гораздо лучше прихватить ее на обратной дороге к Эймурдину. К тому моменту бабка, глядишь, успеет хоть немного вправить голову этой дурище. А сбежать, мол, она никуда не сбежит, потому что не меньше нас хочет снова увидеть Лиана.
Вот уж точно... Кто бы мог подумать, что девочка, не прожившая и тринадцать зим, так неистово возжелает заполучить моего брата? Вопреки всему – разуму, обычаям, простым людским законам... Кабы сам не видел, как она стоит над постелью Шуны со своим зеленым туманом, не поверил бы.
Шуна... Смотреть на нее, не испытывая жалости было невозможно, но и жалеть нельзя.
Как и все мы, она изменилась очень сильно. Ее оболочка света никогда не была слишком яркой, но если прежде она сияла чистыми ровными цветами, то теперь в ней появилось много, очень много темных пятен. Злость, обида, ненависть, скорбь... все эти чувства не добавляют нам красоты, не делают нашу жизнь лучше. Мне часто хотелось подойти к ней, сказать что-нибудь доброе, такое, от чего эти темные пятна станут хоть немного меньше, но всякий раз что-то останавливало. Впрочем, я знал, что...
Страх.
Страх сделать еще хуже.
Мне никогда в жизни не приходилось говорить с человеком, который переживает не просто утрату близкого, но еще и его предательство. Конечно, я мог бы попробовать объяснить Шуне, что там на самом деле происходило, в Эймурдине, и о чем думал Лиан, когда его уста касались губ Ивы... но имел ли я на это право? Имел ли право лезть в чужие судьбы? Как бы ни жаль мне было эту степную девочку, но даже скажи я ей, что не страсть и любовь двигали моим братом, но желание проститься, разве сделал бы я ей лучше? Какая из правд может принести больше страдания – об измене или о готовности ступить на путь, который не ведет назад?
Он знал... знал, дурень пустоголовый, что ценой открытия этих проклятых Врат станет его жизнь...
Все он знал.
Кроме того, что мы должны были пойти туда вместе. Что помноженные друг о друга, наши силы открыли бы нам возможность справиться без потерь.
Глупый, глупый мальчишка, решивший, будто у него нет выбора...
Я злился на брата так же сильно, как и Шуна, но, в отличие от нее, вовсе не собирался оставлять все, как есть. Никакая гордость не мешала мне прийти к нему, сказать, что он просто тупой баран, взять за шкирку и оттащить назад – к жене, ребенку и всем остальным обязательствам, которые он так легко сменял на свое нелепое самопожертвование.
Нашелся, можно подумать, одинокий герой!
Я был убежден, что вытащу его. Всегда был убежден... но теперь время работало против нас, и я уже не мог с прежней уверенностью сказать Шуне, будто бояться нечего. Честно говоря, мне уже было очень трудно представить, каким Лиан вернется из этого безумного похода на ту сторону мира. Будет ли он в полной мере собой? Сумеет ли восстановить силы своего тела, не утратит ли разум?..
Одно только утешало меня – раз он до сих пор там, в этом своем Запределье, значит все не так просто с дверкой. Похоже, его попытки открыть Врата самостоятельно натолкнулись на какие-то плохо преодолимые препятствия. Хвала Богам, коли так... Это давало нам всем надежду. Хотя уже даже дядя Пат не пытался делать хорошую мину при плохой игре. Он не говорил ничего напрямую, я чувствовал, что мой наставник все меньше верит в вероятность лично сказать Лиану, какой тот болван. Да и думал ли он о нем? В словах и действиях дяди я видел гораздо больше тревоги из-за грядущей стычки с врагами. Не могу сказать, что это добавляло мне радости, но и осудить его не мог – понимал, насколько более масштабные задачи стоят перед ним.
Безопасность королевской семьи.
Безопасность государства.
И только потом – благополучие одного из учеников... пусть даже и очень одаренного.
Ох, Лиан...
2
Я не понял, что меня разбудило. Просто глаза распахнулись сами собой и уставились в сумрак ночи. За окном ярко светила половинка луны, шелестело листвой дерево, роняя на стену причудливые подвижные тени. В комнате было тихо и свежо – осень уже прокралась в северные края Феррестре. Мы все еще спали с приоткрытым окном, но теперь стало особенно уютно прятаться под одеялом и обнимать того, кто дорог. Я повернулся на бок и получше укрыл любимую, положил ладонь на ее упругий налитой живот.
Вот оно счастье...
Такое простое, доступное любому мужчине. Быть рядом, дышать родным запахом, осознавать себя творцом целого нового мира. Я поцеловал Айну в макушку и закрыл глаза.
Когда сладкая нежная дрема уже распахнула свои объятия, я услышал чей-то жалобный стон. Чей-то плач, полный тоски и страха. Сон слетел с меня стремительно, как и не было его. Сердце забилось чаще, а дыхание стало неровным.
Осторожно, чтобы не потревожить рану, я выполз из постели и отыскал свои штаны на сундуке подле кровати. Про обувь даже не вспомнил, быстро покидая комнату.
В первое мгновение мне показалось, что я ослышался. В башне, где мы жили, царила тишина. Обычная тишина ночи. Но спустя пару вдохов я снова услышал эти сдавленные рыдания и уже не сомневаясь поспешил к соседней двери.
– Шуна? Что случилось? – я замер, прислонясь плечом к стене и не решался войти, но ответа все не было, а тихие всхлипы не прекращались. Выбора не было.
Я открыл дверь и нерешительно заглянул внутрь.
Она стояла у окна, в какой-то неловкой, полусогнутой позе – маленькая, совершенно нагая, дрожащая. Но насторожило меня не это, а странные влажные следы на полу.
– Шуна? – я подошел к ней, бережно взял за плечи и развернул к себе. В свете луны отчетливо было видно следы слез на лице. – Что с тобой? Что случилось?!
– Я не знаю... – простонала она. – Что-то не так!.. Что-то с моим ребенком!
Прозрение нахлынуло на меня ударом штормовой волны.
