Артём с шумом захлопывает крышку унитаза, хотя я вроде как всё и смыла за собой, но соседство всё равно неприятное. Судя по звукам, он сел рядом на пол. Чувствую его взгляд, который урывками скользит по моей фигуре.
Паника отступает, но вместо привычного опустошения, на смену ей приходит жгучее чувство стыда. Мне бы сквозь пол провалиться, ну или хотя бы немного побыть одной, но Артём сейчас здесь и он всё понимает.
-И что это было? – бесцветным голосом подтверждает мои догадки Тертышный.
-Всё-таки твоя шаурма? – предпринимаю я слабую попытку избежать дальнейшего продолжения разговора.
-Ася! – рычит он, теряя всё своё напускное спокойствие.
Приходится открыть глаза. Смотрю на него, не моргая, если бы я только могла передать ему о том, как сожалею о случившемся, о том, как мне стыдно за себя. Но слов нет, впрочем, как всегда.
-Чёрт возьми, ты можешь объяснить, что только что произошло? Всё же было прекрасно. Вечер, ночь… Ты сказала про развод. Я обрадовался, - перечислял Артём, интуитивно ища причину моего поведения. По его тону ясно, что он и не допускает мысли, что мне просто стало плохо. Ну, бывает же с людьми такое: несварение, отравление, инфекции… всё что угодно. Но он знает, что всё случившееся изначально идёт из моей головы. – Потом я сказал, что теперь можно жениться…
И он замолкает. Потому что, наконец-то, нашёл то, что искал.
-Жениться, - заворожённо повторяет он. – Жениться. Тебя это напугало? Ты не хочешь за меня замуж.
Мотнула головой, отрицая сама не зная что. - Я не могу… - скорее испуганно, чем виновато пытаюсь объяснить. Но он не хочет этого слушать.
-Ася, что за бред! – срывается Артём, открывая передо мной новые грани своего раздражения. – Мы же взрослые, и оба понимаем, что нет никакого «не могу». Есть элементарное не-хо-чу. И даже если бы ты просто не хотела, я же в конце концов понимаю, что у нас и без того всё странно и неровно. Но чтобы вот так… - он кивает в сторону унитаза. – С отвращением.
-Это не отвращение, - слабо протестую я. Тяжело слышать, что из-за меня он чувствует себя отверженным. Ещё один довод в копилку моего «Не могу».
-Тогда что это?!
Молчу, подтягивая под себя ноги и натягивая его футболку на свои колени. Хочется, сжаться и скрыться от этого острого взгляда.
-Ася! – Артём бьёт кулаком по полу, но я никак на это не реагирую. – Пожалуйста. Ты можешь мне хоть что-то объяснить из того, что с тобой творится? Если одна только мысль о браке со мной вызывает у тебя непреодолимое желание проблеваться. То… Как ты вообще представляла себе наше будущее? Потрахались и разошлись?
Он зол. Он растерян. Он расстроен.
-Не говори так, - прошу его, уже чуть более уверено, собирая остатки сил в кучу. Но что ещё добавить к этому?
Артём некоторое время ждёт объяснений, но не получив от меня больше ни звука, психует и вылетает из ванной. А я ещё сижу на полу, теряясь в минутах, прежде, чем у меня получается встать на ноги. В спальне его нет. Нахожу свою сумку и достаю оттуда джинсы, вести серьёзные разговоры с голым задом совсем не улыбается.
Он в общей комнате, вернее в её кухонной части. Курит в открытую форточку. Здесь так же сумерки, разбавленные слабым светом от лампы над вытяжкой, и огонёк его сигареты, отражающийся в стекле. Вокруг небольшой погром и открытые ящики. Видимо, сигареты искал.
Подхожу ближе. Он не реагирует. Как же мне сейчас хочется наплеваться на всё и просто уткнуться лицом в его спину между лопаток.
Но наплевать как всегда не выходит.
-Не знала, что ты куришь, - цепляюсь за самое простое, потому что с чего-то да надо начинать.
-Не курю… но иногда, тянет… когда не справляюсь.
Чуть успокоился. Либо же элементарно, взял чувства под контроль.
Я ещё немного переступаю с ноги на ногу, не представляя как всё же правильно начать разговор. И что делать, если этого правильного нет? Оглядываюсь по сторонам, прикидывая, куда же всё-таки сесть. И не нахожу ничего лучше, чем расположиться на подоконнике сбоку от Артёма. Так хотя бы рядом.
-Как ты себе представляешь наш брак? - спрашиваю я в лоб.
-А как я могу представлять себе наш брак?
-Вот и я о том же…
Артём тянет время, медленно туша сигарету об блюдце, после чего подходит ко мне, делая упор на руки по сторонам от моих бёдер, наклоняется чуть ниже, так чтобы быть наравне. Глаза в глаза.
-Я люблю тебя. И я пообещал, что найду способ решить все наши проблемы. Разве этого недостаточно?
Его первое признание в любви. А я не чувствую никакой радости или трепета. Лишь только разочарование от себя, что ему приходится говорить эти слова в такой вот обстановке. Потому что это важно… для него, чтобы знала. А я и так знаю. Давно знаю. Но это я осознаю только сейчас. Нашей любви может хватить на очень многие годы… но ведь и чувствам свойственно заходить в тупик.
Он неправильно понимает моё молчание, видимо, решая, что я не верю или сомневаюсь, отталкивается от подоконника, чтобы уйти, но я не даю, хватаясь за его руку. Свободной ладонью касаюсь его щеки.
-Мой отец тоже любил мою мать…
Артём хмурится, и мне приходится пояснить.
- Мой настоящий… биологический отец.
-Ты помнишь их? Родителей?
-Смутно. Маму чуть больше, отца… меньше. Хотя мама, она… раньше ушла.
Я вроде бы и спокойна, но Артём всё равно тянется ко мне, прижимаясь подбородком к моему лбу, и я, пользуясь моментом, утыкаюсь в его шею. Так и стоим какое-то время, подпитывая друг друга силами, перед важным разговором. Потом он просто садится рядом, обнимая меня за плечи.
-Он любил её, - повторяю я. – Ну или по крайней мере, был очень привязан, раз увёз нас с мамой туда… на родину.
-Он не понимал, насколько это опасно?
-Скорее всего нет. Или же это была безответственность. Слепое желание, чтобы его женщина оказалась рядом. Я была совсем мелкая, и мало что понимала. Однако… уже тогда чувствовала, что нам там не рады. Моя мама была очень красивая. Юная. Белокурая. Ну, знаешь такая, прям… белёсая. И синеглазая.
-Как ты?
-Почти. У меня всё же потемнее цвет будет. Хотя тоже, то ещё проклятье. Но я не об этом… Семья отца оказалась не готова к такой невестке. Неверующая, свободолюбивая, русская. Бабушка… пыталась перевоспитать её, но мама воспринимала это как чужую прихоть. Другая жизнь, другая культура. У неё оставались только я и любовь отца, но и последнее тоже вскоре ушло. Бабушка не любила нас, проклиная каждый день выбор единственного сына. Но несмотря на это, она пыталась хоть как-то наставить маму на "путь истинный". Видимо это, было необходимо, иначе… мы с мамой подвергали всю семью опасности. Ещё до начала гражданской войны, быть русскими являлось преступлением. А сделать из матери чеченку представлялось мало-возможным. Люди гибли каждый день за меньшее, просто не возвращаясь домой. Отец в какой-то момент сдался, отдав нас на откуп своим родителям, самоустранился, по мере развития событий, осознавая, что он натворил. Мама долго сопротивлялась, и я тоже сопротивлялась. Но мне было проще, я всё-таки пошла в отца… внешне. А глаза… их всегда можно было спрятать, опустив вниз. А мама она боролась, но всё равно сломалась. Сначала она померкла, стала бесцветной, неживой. Могла целыми днями сидеть в углу и смотреть в одну точку, и никто не мог достучаться до неё, даже я. Тогда толком и не слышали о депрессии, психологах, да и не до этого было. Мы из дому толком и не выходили. А потом она ушла… просто не проснувшись однажды утром. Самое ужасное, что мне иногда кажется, что это даже к лучшему. Потому что она не застала всего того, что было потом…
