— Только надо подойти к черному входу, — сказал Чарльз.
Питер достал из багажника наполовину заполненную сумку, из которой высовывалось горлышко бутылки.
— Жратва, — небрежно бросил он. — Ты узнаешь, говорят ли еще так в Россингхеме. И, кажется, ты хотел, чтобы я рассказал о нем? Так?
— Даже очень.
Когда они завернули за угол на Фонтейн-роуд, дождь разошелся всерьез. Гроза отступала, слабые раскаты грома погромыхивали вдалеке, но казалось, что небеса разверзлись.
— Может, побежим? — предложил Питер.
— Запросто! — откликнулся Чарльз.
Он приоткрыл ворота в запущенность сада. Задняя стена домов возвышалась как отвесная скала. Молния осветила разбитые окна, наполовину засохшие лозы дикого винограда, цепляющиеся за разбитую штукатурку. Чарльз шел впереди. Он понимал, что к дверям надо подойти первым. Питер не должен заметить, что на самом деле у него нет никакого ключа. Несколько обманных движений пальцами, и Чарльз толчком распахнул дверь.
Густая темнота встретила их, но здесь внизу в ящике стола должны быть свечи и спички. Чарльз зажег свечи и положил спички к себе в карман. Маленький и абсолютно бесполезный нож напомнил о себе.
— Как я понимаю, ты ходишь сюда часто, — заметил Питер.
— Мы поднимемся наверх, там уютнее. — Чарльз сделал вид, что не расслышал его, и пошел к лестнице, показывая дорогу.
Наверху было светлее. Чарльз передал одну свечу Питеру, оставив себе пару. Дождь заливал окна, стучал по крыше. Мальчик промок насквозь, рубашка прилипла к телу, вода капала с волос. Не обращая на это внимания, Чарльз принялся искать ключ от большой комнаты, где еще осталась кое-какая мебель. Стараясь сделать это как бы между прочим, он посмотрел в личину с обеих сторон двери, но ключа не было. Не оказалось его и на гвоздике рядом с дверью.
— А неплохое у тебя здесь местечко, — одобрительно протянул Питер, подняв свечу над головой и внимательно оглядываясь вокруг. — Мне особенно нравится вон та кушетка.
В слабом свете стекла длинного окна поблескивали, и казалось, что заглядываешь в огромный аквариум, в котором почему-то вода струилась потоком, а далеко, в темной синеве, словно золотые рыбки, плавали огоньки уличных фонарей. В комнате было тепло и душно, сильно пахло пылью, и Чарльз почувствовал, как начинает потеть.
Питер бросил еду на металлическую садовую скамейку — пара завернутых в бумагу пирожков, кексы, банка колы. Пощупав рукой бутылку, Питер грустно вздохнул:
— Теплая. Но вряд ли у тебя здесь найдется холодильник
Чарльз покачал головой. Что-то здесь изменилось. Исчезли кое-какие вещи, например, нет двух стульев, сняты длинные рваные розовые занавески, и, как он сумел разглядеть, вместе с ними исчезла и паутина. И самое неприятное, что нет ключей. Раз их не оказалось в дверях, а члены Лондонского Центра никогда их оттуда не вынимали, значит, все ключи исчезли.
— Ты насквозь промок, — заметил Питер.
— Как и вы.
— Давай я вытру тебя свитером. Он шерстяной, я сейчас достану его из сумки.
Чарльз зажмурил глаза и почувствовал, как заныло сердце. Более того, ему показалось, что все внутри опустилось. Надо же быть таким глупым, чтобы привести Питера сюда, да еще подняться наверх!
Потоки воды струились по стеклам. Они, казалось, были более плотными, чем кирпичная стенка или оконные рамы. И за водопадом Чарльз с трудом смог разглядеть что-то зеленое, мигающее.
Питер осторожно накинул свитер ему на голову и принялся сушить волосы. Шерстяной свитер, как только впитал влагу, остро запах овцой. Две свечи, которые Чарльз поставил на подлокотники металлической скамейки, горели вытянутым ровным пламенем. В их свете предметы отбрасывали темные длинные тени. Тонкая угловатая тень Питера Морана походила на монстра Франкенштейна, который схватил в свои лапы какого-то гидроцефала и пытался задушить его, а может быть, бил по болтающейся огромной голове.
Чарльз без паники освободился от свитера и пригладил рукой взъерошенные волосы. Питер стоял слишком близко, в упор смотрел на него, но не касался рукой.
— Иди сюда, садись. Давай перекусим.
Он устроился в шезлонге с рваной шелковой обивкой и похлопал рукой рядом. Чарльзу показалось, что по телу расползлись мурашки, и в глазах потемнело.
— Иди же! — повторил Питер.
Никакая в мире сила не сдвинет его с места, решил Чарльз. Дождь неистовствовал за окном, с такой силой стучал по крыше и фасаду, что у него создалась иллюзия, будто весь этот грохот в его собственной голове, что так пульсирует его кровь. Питер передвинул шезлонг ближе к Чарльзу и застенчиво монотонно заговорил:
— Когда я был приблизительно твоего возраста и только поступил в Россингхем, я был очень одинок. Мне казалось, что все покинули меня. Я был счастлив дома и совсем не хотел уезжать в школу. К Россингхему я никак не мог привыкнуть, мне казалось, что меня никто не любит, да, признаться, я и сам никого не любил.
Чарльз думал о лестнице и о том, как выбраться на крышу. Конечно же, это возможно. Наверняка Манго и, может быть, Грэхем тоже проделывали такое. Надо только залезть по откидной лестнице на чердак, поднять ее за собой и с чердака через люк выбраться на шиферную крышу…
— В Россингхеме, — все так же на одной ноте продолжал Питер, — был садовник, я полагаю, ты назвал бы его землекопом. Просто обыкновенный рабочий человек Знаешь, молодой парень лет двадцати. Так вот, он был добр ко мне, он любил меня — ты понимаешь, что я имею в виду? — Голос Питера изменился, теперь он заговорил возбужденно, с придыханием: — Я говорю о физической любви. Я доставлял ему радость, а немного погодя я тоже стал получать удовольствие. Я был уже не одинок.
— Но я и так не одинок! — Голос Чарльза прозвучал по-детски тонко, пискляво, испуганно.
Его точно загипнотизировали, он не мог отвести глаз от бесцветных пустых глаз Питера Морана. Все еще не в силах сдвинуться с места, он слушал звуки уходящей грозы, хотя с таким же успехом могло биться и его сердце. Но где-то в глубине его сознания холодный здравый смысл окончательно не изменил ему: «Что это? Не то ли, что я должен узнать?»
Питер Моран протянул руку и положил ее на бедро мальчика. Его обожгло через джинсы, словно раскаленным железом. Он отпрыгнул, схватил одну свечу и рванулся к двери. Пламя затрепетало, и тени разлетелись, как стая гигантских птиц.
— Ян, вернись! — закричал Питер Моран.
Чарльз выбежал из двери и бросился к последнему маршу лестницы. Горячий воск капал с оплывающей свечи. Питер выскочил следом, держа в руке свечку. Взбежав по крутым ступенькам, Чарльз перескочил лестничную площадку к открытой двери — двери, от которой тоже не было ключа, и свеча погасла. Через дверной проем он вгляделся в анфиладу верхних комнат с распахнутыми дверями, бесполезными дверями и с ужасом оглянулся. Питер остановился на лестнице, до площадки оставалось не более двух ступенек. Пламя свечи освещало его лицо, оправа очков резко выделялась на лице, и огромная тень от его фигуры застыла на стене позади него.
