Говоривший до этого карбонарий обернулся к товарищам.
– Братья! – сказал он. – Если среди вас есть человек, убежденный в невиновности господина Сарранти, он волен присоединиться к генералу и попытать вместе с ним счастья.
От группы карбонариев отделился один человек. Он подошел к генералу и опустил левую руку на плечо графу де Премону, а правой рукой снял маску.
– Я! – молвил он.
– Сальватор! – воскликнули девятнадцать других заговорщиков.
Это в самом деле был Сальватор. Будучи убежден в невиновности г-на Сарранти, он предложил генералу свою помощь.
Остальные карбонарии потянулись один за другим в терновую аллею, которая вела к входу в подземелье, и исчезли в темноте.
Сальватор остался с графом де Премоном.
ХХХII.Что можно и чего нельзя сделать за деньги
Привалившись спиной к дереву, Сальватор с минуту разглядывал генерала Лебастара де Премона.
Сам г-н Сарранти, слушая свой смертный приговор, был менее подавлен и бледен, чем генерал, получив такой жестокий ответ от друзей, к которым он, рискуя жизнью, пришел за помощью.
Сальватор подошел к нему.
Генерал подал ему руку.
– Сударь! – заговорил генерал. – Я знаю вас только понаслышке. Ваши друзья произнесли ваше имя вслух, и мне это кажется добрым предзнаменованием. Кто вас называет, поминает Спасителя.
– Это, сударь, в самом деле имя не случайное, – улыбнулся Сальватор.
– Вы знакомы с Сарранти?
– Нет, сударь, но я близкий и, главное, верный друг его сына. Признаюсь, генерал, я страдаю не меньше вашего и потому в деле спасения господина Сарранти я весь к вашим услугам.
– Так вы не разделяете мнения ваших братьев? – обрадовался генерал, воспряв духом от добрых слов Сальватора.
– Послушайте, генерал! – проговорил Сальватор. – Движение масс, почти всегда справедливое, потому что оно инстинктивно, зачастую бывает и слепо, сурово, жестоко. Каждый из этих людей, только что утвердивших смертный приговор господину Сарранти, вынес бы, спроси вы каждого по отдельности, совсем другой приговор, то есть тот, который вынесу я сам. Нет, в глубине души я не верю, что господин Сарранти виновен. Кто тридцать лет рискует головой на поле боя, в смертельных схватках политических партий, тот не способен на подлость и не может быть ничтожным вором и обыкновенным убийцей. Итак, душой я на стороне господина Сарранти.
Генерал пожал Сальватору руку.
– Спасибо, сударь, за ваши слова, – поблагодарил он.
– Однако, – продолжал Сальватор, – с той минуты, как я предложил вам свою помощь, я предоставил себя в ваше распоряжение.
– Что вы хотите сказать? Я волнуюсь.
– Я имею в виду, сударь, что в данном положении недостаточно заявить о невиновности нашего друга, надо это доказать, да так, чтобы никто не мог этого оспорить. В борьбе заговорщиков с правительством, а значит и правительства с заговорщиками, любые средства хороши, а то оружие, которое нередко два порядочных человека отказываются употреблять во время дуэли, жадно подхватывают политические партии.
– Прошу объяснить вашу мысль!
– Правительство жаждет смерти господина Сарранти. Оно хочет, чтобы он умер с позором, потому что позор падает на противников этого правительства и можно будет сказать, что все заговорщики – негодяи, раз они выбрали своим главой человека, который оказался вором и убийцей.
– Так вот почему королевский прокурор отклонил политическое обвинение! – догадался генерал.
– Именно поэтому господин Сарранти так настойчиво пытался взять его на себя.
– И что же?
– Правительство уступит лишь по представлении видимых, осязаемых, явных доказательств. Дело не только в том, чтобы сказать: «Господин Сарранти невиновен в преступлении, которое вменяется ему в вину», надобно сказать: «Вот кто виновен в преступлении, в котором вы обвиняете господина Сарранти».
– А у вас есть эти доказательства? – вскричал генерал. – Вы знаете имя настоящего преступника?
– Доказательств у меня нет, виновный мне неизвестен, – признался Сальватор, – однако…
– Однако?..
– Возможно, я напал на его след.
– Говорите же, говорите! И вы и впрямь будете достойны своего имени!
– Слушайте то, что я не говорил никому, но вам скажу, – подходя к генералу вплотную, произнес Сальватор.
– Говорите, говорите! – прошептал генерал, тоже подвигаясь к Сальватору.
– В доме, принадлежавшем господину Жерару, куда господин Сарранти поступил как наставник; в доме, откуда он бежал девятнадцатого или двадцатого августа тысяча восемьсот двадцатого года – а все дело, возможно, как раз и состоит в том, чтобы установить точную дату его отъезда, – в парке Вири, наконец, я нашел доказательство, что по крайней мере один ребенок был убит.
– Уверены ли вы, что это доказательство не усугубит и без того тяжелое положение нашего друга?
– Сударь! Когда ищешь истину – а мы пытаемся установить истину, не так ли, и если господин Сарранти окажется виновен, мы отвернемся от него, как это сделали все остальные, – любое доказательство имеет большое значение, даже если на первый взгляд кажется, что оно свидетельствует против того, чью невиновность мы хотим установить. Истина несет свет в себе самой; если мы найдем истину, все станет ясно.
– Пусть так… Однако как же вам удалось обнаружить это доказательство?
– Однажды ночью я шел по парку Вири со своим псом по делу, не имеющему касательства к тому, что занимает нас с вами, и нашел в зарослях у подножия дуба, в ямке, которую с остервенением раскопал мой пес, останки ребенка, которого закопали стоя.
– И вы полагаете, что это один из пропавших малышей?
– Это более чем вероятно.
– А другой, другой ребенок? Ведь в деле упоминалось о мальчике и девочке?
– Другого ребенка я, кажется, тоже отыскал.
– Тоже благодаря псу?
– Да.
– Ребенок жив?
– Жив: это девочка.
– Дальше?
– Основываясь на этих двух обстоятельствах, я делаю вывод: если бы я мог действовать свободно, я, возможно, полностью раскрыл бы преступление, что неизбежно навело бы меня на след преступника.
– Эх, если бы вы в самом деле нашли живую девочку! – вскричал генерал.
– Да, живую!
– Ей, вероятно, было лет шесть-семь, когда произошло преступление?
– Да, шесть лет.
– Стало быть, она могла бы вспомнить…
– Она ничего не забыла.
– В таком случае…
