– Чую я, ты уж сам, что к чему, скумекал, глупо объяснять, – раздался за спиной только поднявшегося на ноги моррона голос Румбиро Альто. – Раз мы обо всем поговорили и вопросов нет, то к баррикаде ступай, не мельтеши у ребят под ногами. Нервничают они. Времечка мало осталось, а еще прибираться…
– Ну почему же «нет вопросов»? Вопросы как раз имеются, – возразил Дарк, повернувшись к другу лицом, – целых три вопроса.
– Так валяй, задавай! – нахмурил брови гном, заподозрив какой-то подвох. – Коль не о смысле жизни, так отвечу.
– Что значит «прибраться»? Чего тут прибирать-то? – не стал долго тянуть Аламез.
– Мост выглядеть как старый должен, а его только-только сколотили, – без заминки ответил гном, видимо, ожидавший более заковыристого вопроса. – Надобно стружку смести, доски чуток каменной пылью присыпать, хлама всякого накидать да от инструмента избавиться. Не должны шеварюги подвох заподозрить…
– Где Ринва с Крамбергом? – кивнув в знак, что принял объяснение, Дарк сразу же задал второй вопрос.
– Ступай к баррикаде, там людишки твои, – проворчал Альто, вдруг поморщившись. – Слушай, они, конечно, приятели твои, да и в бою храбро бились, но уж больно девка после схватки шумной оказалась, разоралась, аж звон в ушах, растопалась ножонками, за бороды оттаскать пригрозилась…
– Что с ними? – настала очередь Дарка нахмурить брови.
– Не боись, живы и здоровы, – сразу успокоил его гном. – А что слегка помяты, то ты уж не серчай! Девке только на пользу, ну а приятель её сам на конфуз напросился…
– На какой еще «конфуз»? – произнес Аламез медленно, по слогам. – Что с ними?
– Ступай к баррикаде, сам увидишь, – отмахнулся гном и сконфуженно отвернулся. – И вообще, дел у меня ещё по горло, некогда лясы точить! Задавай свой последний вопрос и вали! Коль повезет, перед рубкой чуток вздремнуть успеешь…
– Оружие дашь? – поняв, что лучше собственными глазами увидеть участь, постигшую спутников, чем выслушивать объяснения темнившего и чего-то недоговаривающего гнома, моррон задал свой последний вопрос.
– Уже приказал приготовить, – кивнул Альто. – Спроси Зибфера, он у них там за старшого остался. Топорик ладный подобрали, лично на шеварийской башке проверял…
– Ну, коли так… – пожал моррон плечами и, не видя смысла прощаться, раз всё равно вскоре предстояло увидеться, быстро зашагал по дороге.
* * *
Из всех вопросов, которые предстояло решить в ближайшее время, вновь шедшего в одиночку по караванному пути моррона волновало лишь два: что случилось с попутчиками и что делать после разрушения Храма Первого Молотобойца? Всё остальное было не его хлопотами, точнее, не только его. Попав на чужую войну, Аламез хоть и действовал сам по себе, хоть и держался особняком, но всё равно плыл по течению обстоятельств, как возникавших, так и перераставших друг в друга по воле Великого Горна. Божество ставило перед своими сынами и перед ним задачи, а они, как могли, выполняли их, причем моррон пока еще не отличился активностью и не оправдал возложенных на него надежд. Наверное, не только создатель всех гномов, но и Коллективный Разум были весьма разочарованы действиями Дарка, ведь общее дело уже близилось к завершению, а он еще не сумел себя проявить и хоть на десятую часть оправдать доверие. Однако гнев всемогущих существ, который мог вскоре обрушиться на нерадивого исполнителя их общей воли, волновал моррона в последнюю очередь, хотя бы потому, что он никак не мог его отвратить. Тревожило же Аламеза совсем другое.
Дарку не давала покоя самоуверенность и вспыльчивость Ринвы, которые рано или поздно, не в этот раз, так в следующий, но обязательно приведут к трагедии и, как следствие, к осложнению отношений с фон Кервицем. Пока они были вместе, так сказать «в одной лодке», моррон мог пресекать безрассудство девицы, но стоило ему лишь ненадолго отлучиться, и она тут же попала в беду, рассердив гномов, а у Крамберга не хватило умишка, чтобы сгладить конфликт или хотя бы остаться в стороне. За ошибки разведчиков должен был почему-то расплачиваться именно он, хотя вина полностью лежала на фон Кервице, ведь именно рыцарь послал вместе с ним агентов, не обладавших ни должным опытом, ни врожденным чутьем, – одним словом, зазнаек слабовато подготовленных для самостоятельного выполнения миссий подобного рода, но зато мнящих себя чуть ли не гениями первопроходчества и шпионажа. Высокопоставленная фигура в герканской разведке ничего не могла сделать Дарку Аламезу, но вот Дитриха фон Херцштайна могла растереть в порошок и развеять по ветру.
Не менее беспокоил моррона и вопрос, как выбраться из подземного лабиринта после разорения злополучного Храма. Даже если отряду Румбиро и удастся перебить большинство шеварийцев, а оставшиеся уйдут восвояси, то как он сможет перебраться обратно через пропасть? В одиночку или даже втроем возвести мост над ущельем в шестьдесят шагов – затея обреченная, даже хотя бы потому, что ему или им (в зависимости от того, будут ли к тому моменту еще дышать дерзкие попутчики или нет) не закрепить на другой стороне ни веревки, ни каната. Стрела или болт, к которым можно было бы привязать в какой-то степени судьбоносную нить, легко перелетели бы через пропасть, но не смогли бы вонзиться в скалу или случайно застрять в камнях.
Это были две серьезные беды, которые вот-вот могли стать актуальными, и самое страшное, Аламез ума не мог приложить, как хотя бы попытаться их избежать.
Преисполненный дурными предчувствиями и пребывавший в далеко не лучшем настроении, Аламез вывернул из-за поворота дороги и увидел то, что Альто с весьма большим преувеличением называл баррикадой и что на самом деле представляло весьма печальное зрелище. Десятка два – два с половиной махаканцев вместо того, чтобы усердно, в поте лица и остальных частей могучих, хоть и низкорослых тел, крушить монолит скалы топорами, а затем выкладывать из камней завал поперек дороги, предпочли праздно проводить время за единственно доступным Сынам Великого Горна развлечением – пьянством. Вряд ли они потратили на выполнение приказа Альто более четверти часа и выбили из скалы не более сотни мелких камней, аккуратно затем разложенных поперек дороги по четырем крохотным кучкам.
Проделанная работа никак не могла утомить крепких и выносливых воинов, но, видимо, близость конца и всё-таки подорванный поражением боевой дух сделали свое грязное дело. Бросив добывать камни и отложив в сторону оружие, махаканцы уселись большим кружком вокруг телеги с винными бочками, наверное, единственным имуществом, которое покинувший заставу гарнизон прихватил с собой. Глупо полагать, что воины просто сидели. Одна из бочек, видимо, была уже полностью распита, но не желавшие терять ни капельки драгоценного хмеля вояки пытались нацедить из нее хотя бы еще полкружки. Трое слегка пошатывающихся гномов держали её на весу, а четвертый, хоть раскрасневшийся, как рак, да взопревший, как конь после безумно быстрой скачки, но уверенно державшийся на ногах, почти по пояс залез внутрь и скреб по дну кружкой. Остальные гномы в этом то ли потешном, то ли печальном занятии участия не принимали. Они маленькими глоточками похлебывали из кружек живительную и бодрящую влагу, смаковали её, пытаясь растянуть удовольствие, но не решались скатить с телеги второй бочонок и закатить полноценную пирушку. Дарк даже знал почему. Страх перебрать перед боем был абсолютно ни при чем; но вот боязнь оставить остальной отряд без выпивки заставляла бездельничавших вместо работы вояк знать меру и не зариться на чужой глоток. За такую выходку можно было не только оказаться с распухшей рожей, но и лишиться бороды, а, как известно, густая поросль на лице для гнома – святыня святынь.
