Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Пасху мы встречали в апреле, но не в большом салоне на верхней палубе, а внизу, в так называемом “кормовом помещении”. Топливо решено экономить, поэтому число отапливаемых мест здорово сократилось. Из всей команды только я и капитан живём в отдельных каютах. Большой салон и кают-компания больше не отапливаются, так что теперь все собираемся в этом самом “кормовом помещении”. Сюда же перенесли и граммофон. На Пасху был пир горой – кулич, пироги, медвежьи котлеты и колбасы. Принесли капитана в кресле, и он смог побыть с нами около двух часов, после чего матросы вернули его в каюту. Я помогла ему лечь, и он уснул. Скоро уже полгода, как он болеет и никак не восстановит силы. Штурман, конечно, прав – никакая это не цинга. Но что именно за болезнь поразила нашу команду, никто не знает. Следом за этой странной болезнью явилась и ещё одна непрошенная гостья – хандра. Даже Музалевский не подшучивает ни над кем и всё больше молчит. Целый день я занята делом – то ухаживаю за больными, потом тороплюсь на палубу делать определение, время от времени инспектирую провизию и прочие запасы на предмет порчи и общего остатка. В свободное время читаю или хожу проведать собак, которые приноровились бегать по льдинам и даже уходят от нас на несколько дней, после чего возвращаются сытыми и на сушёную рыбу смотрят с отвращением. Но несмотря на свою всегдашнюю занятость, я чувствую апатию. Меня уже ничто так не восхищает, как несколько месяцев назад. И даже полюс мне кажется чем-то несуществующим. Иногда я думаю: а есть ли он вообще, этот полюс? Может, и нет никакого полюса, а так – выдумали всё люди. И куда плывём? Зачем? К чему столько трудов и трат? Но если не плыть к полюсу, что тогда остаётся?
Ах, хотела бы я сидеть всю жизнь у лимана или бродить по колено в тёплой азовской воде!
В апреле стали слетаться птицы. И теперь уже вокруг не такая ужасная тишина как зимой, когда, кроме скрежета торошения, воя ветра и стонов “Княгини Ольги”, мы ничего не слышали. И всё равно – скучно! Почему-то даже весна с обилием солнечного света и птичьей вознёй не вызывает во мне волнения. Монотонная жизнь, монотонный пейзаж вокруг так утомили меня, что и самой хочется выть.
Охотники ходят взад и вперёд и всё несут, несут… То медведей, то тюленей… Недавно солили и сворачивали шкуры. Насчитали порядка тридцати. Но всё это принадлежит не нам. Помимо всенародных пожертвований, на экспедицию давали не такие уж большие деньги некие кредиторы. Условием было, что все добытые трофеи отойдут после возвращения экспедиции только им. Равно как вернётся и всё купленное на их деньги. Оказывается, капитан в ответе за множество каких-то чашек, ложек и поварёшек, отчего кажется порой мелочным и тем самым раздражает штурмана. Кстати, недавно между ними опять был спор на тему “Шпицберген или Земля Франца-Иосифа”. Но этот спор из разряда постоянных. Постоянных до той поры, пока мы не достигнем того или другого. А например, недавно они, с трудом сдерживаясь, спорили о необходимости взрыва льда. Штурман настаивал, что “попробовать стоит”, а капитан убеждал его, что “это ни к чему не приведёт”.
– Считаю, что попытаться стоит, – говорил штурман, играя желваками и даже не поднимая на капитана глаз.
– Эта попытка совершенно необязательно обернётся удачей, – настаивал капитан, так же не глядя на штурмана.
– Но нам стоит использовать любой шанс, любую возможность высвобождения шхуны! – воскликнул штурман.
– Недавно пробили насквозь две льдины, – напомнил ему капитан. – Толщина одной – двенадцать футов, другой – тринадцать футов. Никакие мины и никакой порох не разнесут эту толщу.
– Но попробовать-то можно! – воскликнул штурман таким тоном, как будто следом намеревался выругаться. – Ведь от нас не убудет…
– В самом деле, капитан, – встрял Музалевский, – почему бы нам и не попробовать? Что льдина не развалится у нас на глазах – это понятно. Но как знать, вдруг пойдёт трещина? А это серьёзно облегчит нам жизнь…
– Да, – отвечал капитан, – как знать. А что если взрывом мы повредим шхуну? Что тогда?..
На этом разговор иссяк.
Зато на следующий день капитан объявил:
– Чёрт с вами. Хотите – будем взрывать. Только делать это нужно не раньше июля, когда предельно растает.
На том и порешили.
Чувствую, летом нас ждут немалые испытания. А пока продолжается наш анабиоз – медведи и тюлени, тюлени и медведи. Солнце в зените, ледяные поля, сколько хватает глаз, и распустившаяся пышным цветом хандра.
Прощайте, дорогой мой Аполлинарий Матвеевич. Обнимаю Вас.
Ваша О.»
* * *
Тут Аполлинарий Матвеевич должен был сделать паузу. К тому же Татьяна принесла на серебряном подносе раскалённый кофейник, сливочник и маленькие обсыпанные сахаром булочки. Надо сказать, что уже второй день подряд Искрицкий принимал пищу в своём кабинете, куда доставляла её Татьяна.
– Что же пишет наша барышня? – спросила она, устанавливая на стол поднос и наливая в чашку, более похожую на напёрсток, сначала кофе, а потом желтоватые сливки.
– Да что пишет?.. Что и все барышни – глупости одни… – задумчиво произнёс Аполлинарий Матвеевич.
– Так уж и глупости, – усмехнулась Татьяна. – Стали бы вы читать глупости!.. Сами, небось, не нарадуетесь…
– Да чему уж тут радоваться, Татьянушка… Вот, – кивнул он на письмо, – на тоску жалуется.
– Ах ты, бедная! – покачала головой Татьяна. – Ехала бы к нам – не дали бы затосковать…
– Да это она два года назад…
– Батюшки! – воскликнула Татьяна. – Неужто второй год тоскует?.. Что же это?..
– Ну да… – согласился Аполлинарий Матвеевич. – Да ты ступай, Татьянушка, ступай… Благодарствуй…
– Ах ты, скажи, пожалуйста… – забормотала удалявшаяся Татьяна.
А Искрицкий тем временем уже держал в правой руке напёрсток с кофеем, а в левой – новое письмо, ещё тоньше предыдущего, в котором Ольга после привычного своего обращения писала: «…Вот и осень пришла. А у нас всё по-прежнему – мы дрейфуем на своей льдине на север и готовимся к новой зимовке. Летом у нас появилась было надежда освободиться от ледового плена, и каждый старался сделать всё, что от него зависит, чтобы приблизить час свободы.
Лёд, хоть и подтаял к июлю, но ещё цепко держал “Княгиню Ольгу”. Вместо того, чтобы очутиться в воде, шхуна, напротив, приподнялась на несколько вершков.
По настоянию штурмана, решили производить взрывы, чем и занимались почти весь июль. Увы, но результата нет никакого. Все эти мины и весь этот порох для нашего льда – всё равно что комариные укусы для белых медведей – никаких повреждений. Слава Богу, не повредили саму шхуну, чего я лично опасалась более всего другого.
Наконец-то все, включая штурмана, признали, что взрывы бесполезны. И это чуть ли не первый случай, когда наш самоуверенный штурман оказался не прав. Пока он и матросы возились с порохом, я слышала, как капитан говорил Музалевскому:
– С самого начала я был уверен в бесполезности этого предприятия… Взорвать эту ледяную глыбу просто немыслимо! Но Виталий Валерьянович…
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
