Вперед, к славе и победе!»
В последние дни перед операцией мы отмечали большую нервозность противника, особенно перед нашим плацдармом за рекой Друть. Выло заметно, что оборону там укрепляют день и ночь, несмотря на наш огонь.
В последнюю ночь перед наступлением, как только сгустились сумерки, засветились фары наших автомашин, которые были окопаны у первой траншеи на плацдарме за рекой: бросая лучи света к востоку, они обозначали наш передний край. На восточном берегу Друти зажглись костры. Створ костров и фар обозначал путь нашей авиации и предохранял войска от бомбежки своими самолетами.
Когда настала полная темнота, мы услыхали сначала нарастающий шум нашей легкой ночной авиации, идущей поражать огневые позиции и траншеи противника. Потом к этому шуму добавился гул тяжелых самолетов дальней авиации, которую возглавлял генерал-полковник авиации Н. С. Скрипко. Наши артиллеристы изготовились для засечки результатов бомбежки. Самолеты шли волна за волной, возбуждая гордость и уверенность в победе у наших солдат и офицеров. Вскоре видны стали сотни огненных фонтанов и послышались взрывы. Всю ночь бомбила наша авиация. Артиллеристы отметили, что груз сбрасывается точно в намеченных районах.
В эту ночь под шум и грохот бомбежки наши труженики-саперы проделали сотни проходов в минных полях и проволочных заграждениях для пехоты, танков и артиллерии, работая в непосредственной близости от противника, зачастую под пулеметным и ружейным огнем.
Читатель уже знает, что мы были и оставались большими противниками разведки боем, проводимой отдельными батальонами, особенно накануне наступления, — и не только потому, что эти батальоны почти всегда несут большие потери, но и потому, что такие действия настораживают противника и усложняют работу саперов. Главное же — такая разведка предупреждает противника о нашем наступлении и он может либо усилить угрожаемый участок за счет других, либо отвести свои войска на новые, более выгодные позиции. Но нельзя было не выполнить приказ, и единственное, что мы могли сделать, чтобы уменьшить вред, — это провести разведку боем перед самой артподготовкой. Разведка подтвердила то, что мы знали и без нее; противник решил упорно обороняться.
В три часа 24 июня командиры корпусов доложили мне, что все находятся на своих местах, проходы в минных полях и проволоке проделаны. Генерал Семенов обзванивал основные артиллерийские наблюдательные пункты, сверял до секунд все часы со своими, чтобы открыть огонь одновременно.
Вопреки моему приказу многие из генералов и офицеров в эту ночь спали мало. Но вид у всех был бодрый и торжественный.
Армейский командный пункт находился в пяти километрах от противника. М. В. Ивашечкин не мог усидеть в штабе армии и находился на вышке моего наблюдательного пункта. Он часто с нетерпением поглядывал на часы, а за десять минут до артподготовки сказал:
— Удивительно медленно движутся стрелки, особенно в последнем получасе.
— Это потому, Макар Васильевич, — ответил я, — что вы много и хорошо поработали со своими помощниками. Если бы вы не успели сделать всего, что надо, то нам хотелось бы, чтобы стрелки двигались как можно медленнее.
Сигналом к началу артподготовки был залп гвардейских минометов. Вслед за ним загремели две тысячи артиллерийских и минометных стволов. Противник был так ошеломлен, что долго молчал и лишь через час начал отвечать слабым артиллерийским огнем.
С нашего НП просматривалась вся долина реки Друть. Мы видели, как саперы под гром артподготовки, несмотря на пулеметный огонь противника, приступили к постройке мостов на заранее забитых сваях в наводили штурмовые мостики из заготовленного леса. Сигналом к атаке был повторный залп «катюш».
Поскольку наш НП находился всего в двух километрах от противника, было отчетливо видно, как дружно выскочила из окопов наша пехота и пошла ускоренным шагом в наступление, соблюдая указанный интервал десять — двенадцать шагов вместо обычных шести — восьми. Вот через мосты прошли танки. Впереди шли танки с полуторатонными тралами, чтобы продублировать работу саперов и проделать дополнительные проходы в минных полях и проволоке. Наступление пехоты и танков надежно обеспечивалось артиллерией и штурмовой авиацией, талантливо руководимой молодым генералом С. И. Руденко.
Все наше внимание в этот момент было сосредоточено на одном: ворвутся ли с ходу наши цепи в траншеи противника или залягут перед ними? «Ворвались, ворвались!» — только и слышно было вокруг, когда мы виден ли удачу. И все люди на нашем НП тревожно, без слов, переглядывались, когда наши, хотя ненадолго, залегали. Саперы не были виновны в этих опасных заминках — они, не щадя своей жизни, добросовестно проделали проходы для пехоты и танков, но не могли обезвредить мины перед самой траншеей противника или на ее бруствере.
К исходу первого дня 35-й стрелковый корпус своим правым флангом, а 41-й левым, преодолевая сильное огневое сопротивление и минные поля, продвинулись с форсированием реки на три-четыре километра, а наступающие с плацдарма части лишь на один-полтора километра, потому что пространство перед плацдармом оказалось сплошь заминированным, и не только перед первой, но также и перед второй траншеей противника.
80-й стрелковый корпус по плану наступал на второстепенном направлении, через заболоченную долину. Но именно потому, что противник совершенно не ожидал его там, этот корпус, начав наступление всего лишь после двадцатиминутной артиллерийской подготовки, быстро продвинулся на двенадцать километров. Части 283-й стрелковой дивизии генерала В. А. Коновалова овладели сильным узлом сопротивления — селом Хомичи на левом берегу Друти.
К исходу первого дня уже была видна безошибочность нашего предположения: 1) наибольший успех одержан правее и левее плацдарма теми частями, которые наступали, форсируя реку, а не частями, наступавшими с плацдарма; 2) ставка на 80-й стрелковый корпус целиком себя оправдала; 3) вводить 9-й танковый и 46-й стрелковый корпуса решено было не на левом, а на правом фланге, то есть там, где мы и предполагали.
Продвижение в первый день могло быть значительно большим, если бы мы имели хоть немного больше танков непосредственной поддержки пехоты.
В конце первого дня было принято решение частично ввести 9-й танковый корпус на второй день наступления, чтобы во взаимодействии с 35-м стрелковым корпусом он завершил прорыв основной обороны противника и вышел на шоссе Могилев — Бобруйск.
46-й стрелковый корпус был предупрежден о том, что он вводится в сражение вслед за 9-м танковым корпусом из района Озеране в направлении Фалевичи, Толочково, река Добосна. Наши попытка продолжить наступление ночью успеха не имела.
Второй день начался мощной сорокапятиминутной артиллерийской подготовкой. Первая полоса обороны была прорвана всюду. Плацдарм мы расширили до 35 километров по фронту и 5 — 13 километров в глубину. В этот день особо эффективно работала авиация.
К полудню я окончательно убедился, как бесцельно держать 40-й стрелковый корпус трехдивизионного состава да еще с мощным усилением для обороны северного направления между реками Днепр и Друть. Решил на свою ответственность снять его с обороны и использовать для развития наступления. Но нельзя было не считаться и с категорическим приказом: «Прочно оборонять северное направление усиленным корпусом». Пришлось поступить так: сегодня вывести из обороны и сосредоточить у села Литовичи 129-ю стрелковую дивизию, сменив ее заградотрядами; завтра вывести из обороны 169-ю стрелковую дивизию вместе с управлением 40-го корпуса, сменив ее запасным полком. Чтобы начальство не посчитало, что его мнение игнорируется, мы оставляли пока в обороне одну самую западную, 283-ю стрелковую дивизию, которая своими основными силами уже участвовала в наступлении и в овладении селом Хомичи. Ей подчинили запасной полк и заградотряд.
