Вообще-то я люблю блондинок,я, видимо, в душе брюнетили начищенный ботинок,и светлого пятна в ней нет.Поэтому всю жизнь я славилзлатые кудри, серый глаз.И исключением из правил,Лариса, я считаю Вас.Ваш черный волос, глаз Ваш карийи Вашей кожи смуглый шелкмне говорят: ты пролетарийсудьбы, Жозеф, и серый волк.Ресницы Ваши, Ваши бровиподрагиванье Ваших векиспорченной еврейской кровипо жилам ускоряют бег.Есть лица – как набросок Рая.Как очертанье счастья. Ноих только на холсте, теряясознание, узреть дано.А Вас, Лариса К., воочьюмы видим среди бела дня,а Ромка видит даже ночью,казня не одного меня.За внешностью подобно Вашей,забыв сверкание Плеяд,народы тянутся за Рашейи в очередь века стоят.Увидев Вас, Вас ищешь всюду,сон не досмотришь до конца.Но, как официант посуду,Вы разбиваете сердца.Актер уходит за кулисыи забывается поэт.Но не забыть лица Ларисы,тем паче – выключая свет.Полтинник разменять не шутка.Творит полтинник чудеса:куда ни глянешь – всюду будка,в которой не хватает пса.Мы все познали: мир нагана,мир чистогана и сумы.Везде достаточно погано,но, сидя у Романа, мы,рожденные в социализме,валяя в Штатах дурака,мы скажем в оправданье жизни:мы видели Ларису К.Заинтригованный рекомендациями столь высоких авторитетов, я все же потребовал у Романа знакомства с Ларисой – пусть даже под его неусыпным приглядом. «Не могу же я писать о твоей жене с чужих слов!» – мне казалось, что это безотказный аргумент. Но что вы думаете? Даже на нашу встречу первого мая с. г. он пришел в «Самовар» без Ларисы! Правда, за весь этот вечер никто тут и не вспомнил о международном празднике пролетарской солидарности. В центре зала, по случаю восемнадцатилетия какой-то Тани, банкет на двадцать персон хором выпевал «Если б знали вы, как мне дороги…», за столиками вокруг сидела русско-американская молодежь и несколько разнокалиберных американо-русских знаменитостей, но самой большой знаменитостью оказался, к моему изумлению, сам Каплан – к нашему столику то и дело подходили какие-то люди и просили Романа выпить с ними «хоть одну рюмку». Видимо, они считали, что раз он выпивал с Бродским, Барышниковым, Милошем Форманом, Николь Курсель, Барброй Стрейзанд и еще сотней русско-американских звезд, то они этой рюмкой могут через него чокнуться со всем этим созвездием. К тому же именно в этот день одна американская газета напечатала очередную статью о «Русском самоваре» с его, Романа, портретом. «Суки! – прокричал мне на это Роман, перекрывая хоровое “хэппи бёсдэй” молодежного банкета. – Напечатали пол-лица, и я получился с одним глазом. Разве я одноглазый?»
– Ты не одноглазый, ты без Ларисы! – крикнул я в ответ.
Так и общались – я, крича, грозил написать в «Story» о том, что он прячет от меня свою красавицу-жену, а он показывал мне фотографию, на которой Барышников в роли официанта обслуживает его в этом же «Самоваре», и столик в дальнем углу зала, где любил сидеть Бродский. И притом сообщил, что завтра улетает с Ларисой в Майами. А когда я, возмущенный, собрался уходить, подарил мне в качестве утешения (или компенсации) увесистый «Роман с “Самоваром”» Анатолия Наймана.
Что ж, вот пусть Найман и завершит мое эссе о Ларисе. «И это самое существо, о котором тянет писать в тонах восхищения и преклонения, – сообщает он о периоде становления “Самовара”, – взялось волочь весь бизнес, с норовящими обмануть поставщиками, с безжалостными муниципальными, полицейскими, эпидемиологическими, пожарными, налоговыми службами, с кухонным и официантским штатом, с сотнями счетов, с конкурентами, с мужем, нацеленным угостить многочисленных друзей за счет заведения…»
А список этих друзей я почерпнул у композитора Александра Журбина, который много лет играл по четвергам в «Самоваре» на белом рояле, подаренном ресторану Михаилом Барышниковым. Вот что пишет Журбин: «Стоит хоть чуть-чуть рассказать тем, кто не бывал в “Самоваре”, что здесь часто случались и случаются чудесные вещи. Например: