Он ненадолго пришел в себя уже в вертолете. Впереди, в стеклянном фонаре кабины, хрипло орал пилот, сообщая на базу, что с земли по нему ведут огонь, рядом, замерев в напряженной позе, сидел, глядя в окно, бледный Тараканов, а с другой стороны в предплечье Глеба вцепилась Марина. Глеб заметил в ее неестественно синих глазах подозрительный блеск, собрался с силами и заговорщицки подмигнул, сразу же отключившись снова и не успев даже спросить, откуда взялся вертолет.
Позже он узнал, что вертолет за ним выслали по просьбе Малахова. Разумеется, просьба никому, кроме сослуживцев, не известного генерал-майора ФСБ вряд ли могла вслед за звеном истребителей-бомбардировщиков поднять в воздух три боевых вертолета и отправить их в опасный рейд через набитые стреляющим железом горы, чтобы проверить, не уцелел ли случайно кто-нибудь там, где не должен был уцелеть никто. Глеб подозревал, что просьба Малахова была основательно подкреплена поступившим с самого верха приказом, но это уже были домыслы, которые генерал не стал ни подтверждать, ни опровергать.
…Снова с опаской покосившись на застекленную дверь бокса, Глеб глубоко затянулся сигаретой и подумал, что в целом жизнь – очень уравновешенная система, в которой все обладает огромной инерцией и в конце концов рано или поздно становится на свои места. Рыжий Тараканов незаметно растворился где-то в горах, вернувшись в свою часть. Насколько было известно Глебу, сержанта действительно представили к награде. Марина Шнайдер покинула Россию так быстро, что это очень напоминало принудительную высылку, хотя Малахов клялся и божился, что ни о какой высылке не было и речи. Она уехала, увозя с собой ничем не подкрепленные воспоминания и видеокассету, с которой во время их последней совместной ночевки Глеб украдкой стер запись. Сенсационного репортажа у нее так и не получилось, но, когда Глеб видел Марину в последний раз, та, похоже, была вполне довольна тем, что вообще осталась жива. Судья и лысый майор погибли, удостоверение майора Глеб отдал лично в руки Малахову, который, раскрыв корочки и пробежав глазами по строчкам, скорчил зверскую гримасу и плотоядно ухмыльнулся. Теперь можно было расслабленно валяться на кровати, курить в кулак, почитывать газеты и героически сражаться с неиссякаемым запасом всевозможных фруктов, йогуртов и домашних пирожков, которыми его снабжала не только Ирина, но и Малахов, всегда приносивший огромные авоськи, упакованные его хозяйственной супругой. Госпожа генеральша немного знала Глеба и очень хорошо к нему относилась, так что известие о том, что ее любимец попал в автомобильную аварию, должным образом поднесенное ей генералом, вызвало в ней мощный всплеск кулинарного энтузиазма. Прикроватная тумбочка в палате Глеба была забита медленно черствеющими плодами этого энтузиазма. Он не жаловался на аппетит, но потреблять такое количество пищи был просто не в состоянии.
Он делал последние, самые вкусные затяжки, когда за стеклянной дверью мелькнул белый докторский колпак, а за ним еще один. Глеб поспешно затолкал окурок в кулек, а сам кулек сдавил в кулаке, чувствуя, как раскаленный уголек жжет ладонь сквозь бумагу перед тем, как погаснуть. Он помахал ладонью перед лицом, чтобы немного разогнать дым, но это было бесполезно: подполковник медицинской службы Курлович, едва переступив порог бокса, сразу же чутко повел длинным носом и принял охотничью стойку. Стоявшая за его спиной улыбчивая медсестра Аллочка, мгновенно уловив перемену в настроении начальства, сделала строгое лицо, поджав губки и попытавшись сдвинуть к переносице выщипанные в ниточку брови. Впрочем, подполковник Курлович, давным-давно ставший для Глеба просто Иваном Ивановичем, не стал поднимать шум.
– Тэк-с, – сказал он. – Неплохо устроились, юноша. Отдельное помещение с кондиционером, душ, собственный санузел, обслуживание, фрукты, пирсуки, а теперь вот еще и сигареты… Ей-богу, неплохо! Можно только позавидовать. В самом деле, чего вы там не видели?
– Где это – там? – осторожно спросил Глеб, украдкой засовывая бумажный кулек под матрас. Он знал – где, но решил немного подыграть доктору.
– Да дома же, – задумчиво почесывая переносицу под оправой очков, рассеянно ответил подполковник медицинской службы. – Ступайте, Алла, – добавил он, обернувшись к медсестре. – Наш пациент передумал снимать гипс, так что вы нам сегодня не понадобитесь.
– Простите, – строго сказал Глеб, – мы, кажется, так не договаривались.
– Нет уж, это вы меня простите, – еще более строго парировал Курлович и краем глаза покосился на медсестру, которая нерешительно топталась на пороге, будучи, как всегда, не в состоянии с уверенностью определить, шутит подполковник или говорит всерьез. – А как мы договаривались? Что-то я не припомню в нашем договоре пункта, который разрешал бы вам курить в постели.
– А кто сказал, что я курил в постели? – с самым невинным видом изумился Глеб. – Это на меня кто-то, извините, клепает.
– Да?
– Да.
– А дым?
– А дым из ординаторской. Я же не виноват, что у вас тут вентиляция с причудами. Задохнуться можно, честное слово. Безобразие! Врачи дымят, а пациентов за это распинают.
– Распинают? – Курлович, казалось, задумался. – А что, это идея.
– Тише, тише, – сказал Глеб. – Клятву Гиппократа помните?
– Гиппократа, партократа… Кто такой Гиппократ? В его времена пациенты не курили в постели.
– В его времена вообще никто не курил.
– Вот именно. И вообще, вы слишком много врете. Мы с вами беседуем две минуты, а у вас за это время нос вырос чуть ли не на полметра, как у Пиноккио.
– Ага, – сказал Глеб. – Наконец-то мне все стало ясно.
– Что это вам стало ясно? – немного агрессивно осведомился доктор. Аллочка за его спиной сдавленно прыснула в сложенные лодочкой ладони. Курлович строго покосился на нее через плечо, потом повернулся к висевшему на стене зеркалу и некоторое время критически разглядывал собственный нос, по поводу которого втихаря хихикал весь госпиталь. – Нос как нос, – задумчиво сказал он.
Аллочка снова прыснула.
– Так я же и не отрицаю, – со вздохом закончил подполковник. – Знаете, сколько нам, медикам, приходится врать? Смертельно больного убеждаешь в том, что он непременно поправится, а бывают и такие типы, которые от тебя не отстанут, пока у них не найдешь какую-нибудь болезнь и не пообещаешь достать новейшую израильскую таблетку…
– Или снять гипс, – кротко вставил Глеб.
– Или снять гипс… Что? Надо же, какой скользкий негодяй! Вы когда-нибудь встречали такого типа, Алла? Ну давайте ножницы, что вы там стоите, как засватанная? Режьте, пока он не приволок сюда бочку портвейна и десяток прапорщиц.
– Фу, Иван Иванович! – почти хором сказали Аллочка и Глеб.
– Ну вот, – ничуть не смутившись, заявил подполковник, – спелись. Не об этом ли я вам только что говорил? Нет, на выписку, срочно на выписку!
– Ура, – тихо возликовал Глеб.
– Не “ура”, а недельки через полторы-две… Надо еще посмотреть, как ваша нога будет работать. Реабилитация, то да се.., гм, анализы.
