Поездка в Корею
Главной внешнеполитической инициативой перед вступлением Эйзенхауэра в должность президента явилась поездка в Корею, необходимость которой он подчеркивал в предвыборных выступлениях. Дуайт отправился в Южную Корею на крейсере «Хелена» 29 ноября 1953 года в сопровождении начальника Объединенного комитета начальников штабов Брэдли и намеченного на должность министра обороны Уилсона. По дороге, во время остановки на одном из тихоокеанских островов, к ним присоединился командующий Тихоокеанским флотом адмирал Артур Редфорд.
Именно по пути в Корею впервые произошло обсуждение внешнеполитической стратегии новой администрации. При этом четко обозначилась линия президента на сбалансированность бюджетных расходов и доходов, что сыграет решающую роль в период разработки новой оборонной стратегии и, соответственно, всей внешней политики США.
Эйзенхауэр находился в Корейской Республике четыре дня, с 2 по 5 декабря 1953 года.
И генерал Марк Кларк, командовавший силами ООН (в основном американскими войсками) в Корее, и особенно президент Южной Кореи Ли Сын Ман уговаривали Эйзенхауэра, что единственно правильным решением было бы прервать переговоры, которые велись с июля 1951 года и не давали результата, подготовить и начать наступление, отогнать северокорейские и китайские войска на территорию Китая, за пограничную реку Ялу и воссоединить Корею под властью южнокорейского правительства. Однако Дуайт их почти не слушал; за время пребывания на прифронтовой линии он лишь дважды принял Ли Сын Мана, с первых слов разговора поняв, что у того за душой нет ничего, кроме упрямства и амбициозности.
Эйзенхауэр вспомнил свое военное прошлое. Он посещал части, беседовал с солдатами и офицерами. Стояла морозная погода. Южнокорейские власти позаботились о теплой одежде для президента — в теплых пальто и ботинках, меховой шапке ему холодно не было. Тем большим было его негодование при виде легко одетых солдат войск ООН. Поскольку не виделись разумные перспективы разрешения конфликта при помощи силы, Эйзенхауэр всё более утверждался в мнении, что войну надо завершать компромиссом и как можно быстрее.
В этом его убеждали, в частности, разведданные, свидетельствовавшие, что позиции войск Северной Кореи и Китая сильны и для их прорыва потребуются дополнительные силы, которые должны были предоставить США (остальные участники войны, кроме Великобритании, продолжали ограничиваться символическими контингентами). Позже Эйзенхауэр писал: «Мой вывод, когда я покидал Корею, состоял в том, что мы не могли вечно удерживать статичный фронт и продолжать приносить жертвы без видимых результатов. При помощи слабых атак на невысоких холмах завершить войну было невозможно».
Дуайт пока не мог принять решение о компромиссном мире по военным, политическим и моральным причинам, в частности из-за обоюдных обвинений сторон в военных преступлениях (расстрелах мирных жителей, применении американцами бактериологического оружия и т. д.). Американская сторона, заявлял Эйзенхауэр, готова на независимое международное расследование.
Намного сложнее был вопрос о военнопленных. Китайско-корейская сторона требовала их безусловного возвращения. Но проблема состояла в том, что большинство корейцев и китайцев, находившихся в южнокорейском плену, не желали быть выданными властям своих стран, понимая, что их ожидают обвинения в предательстве, расстрелы или концлагеря. Учитывая это и преследуя собственные политические цели, власти Южной Кореи требовали, чтобы условия соглашения предусматривали добровольное волеизъявление под международным контролем. Переговоры о перемирии тянулись уже почти год, конца им не было видно, а позиционная война тем временем продолжалась с переменным успехом.
На обратном пути Эйзенхауэр остановился на острове Гуам. Туда прибыли из США его ближайшие сотрудники — Даллес, Хамфри и др. На борту «Хелены» было проведено важное совещание по вопросам внешней политики. Некоторые из спутников уговаривали Дуайта обращать меньше внимания на Европу, поставить в центр внешнеполитической деятельности азиатские страны, которые, по мнению адмирала Редфорда и министра Уилсона, были более подвержены влиянию коммунистической идеологии. Эйзенхауэр возражал, что стабильность в Западной Европе, гарантированная НАТО, является основной целью, от которой зависит и решение азиатских проблем.
В то же время в ключевом вопросе, связанном одновременно с внешней и внутренней политикой, — о сущности военной и внешнеполитической доктрины и, следовательно, о структуре вооруженных сил — разногласий не было. Эйзенхауэр утвердился в решимости придерживаться курса на «освобождение порабощенных наций», по возможности мирным путем, но развивая ядерное оружие и средства его доставки, одновременно сокращая обычные вооруженные силы и прежнее вооружение. И всё же и сам Эйзенхауэр, и близкие к нему политики понимали, что «освобождение» без массового применения средств насилия, без помощи со стороны НАТО может произойти только при чрезвычайных обстоятельствах, а искусственное создание таких обстоятельств — дело крайне опасное, могущее привести к непредвиденным результатам.
Эйзенхауэр отнюдь не собирался открывать ящик Пандоры. Поэтому во время совещания на «Хелене» было принято решение проводить по отношению к Китаю и всей той части Азии, которая находилась под коммунистическим влиянием, прежнюю политику «сдерживания», а не «освобождения». Это, в частности, определило курс на прекращение корейской войны.
Будущее показало, что «освобождение» являлось лишь пропагандистским лозунгом и никто, и прежде всего Эйзенхауэр, не собирался устраивать крупномасштабную войну ни в Европе, ни в любой другой части земного шара.
Когда «Хелена» прибыла на Гавайский архипелаг, на борт были приглашены американские и зарубежные журналисты. К их огромному удивлению, перед ними появился президент. До этого поездка проходила в глубокой тайне. Аппарат Эйзенхауэра поддерживал секретность визита регулярными фальшивыми сообщениями о том, чем занимается в Нью-Йорке избранный президент, кого он принял и т. д.
Заявление, с которым он теперь выступил, было весьма расплывчатым. В частности, было сказано: «Мы встретились с врагом, на которого можем повлиять не словами, а делами, диктуемыми обстоятельствами, [но] по нашему собственному выбору». На первый взгляд эти слова были подтверждением решимости вести войну до победного конца, даже с применением атомного оружия. Но и журналисты, и их читатели восприняли их совершенно иначе — как маскировку планов заключения мира.
В определенном смысле это так и было. Всем своим поведением в Корее Эйзенхауэр показывал необходимость идти на уступки во имя погашения опасного конфликта. Угрозы применения атомного оружия, которые первоначально раздавались из уст Макартура, теперь выступали своеобразным стимулом к прекращению войны.
Через несколько дней, возвратившись на родину, Дуайт принял Макартура, который изложил фантастический план, чтобы Эйзенхауэр встретился со Сталиным и попытался договориться с ним об объединении Кореи (а заодно и Германии) при условии, что обе страны провозгласят постоянный нейтральный статус, который будет закреплен совместными гарантиями США и СССР. Если же договориться не удастся, следует прибегнуть к ядерной угрозе, а затем и к реальной атомной войне.
