Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Взрыв, оборвавший жизнь императора, означал для Екатерины Михайловны потерю всего.
На обратном пути, когда экипаж с эскортом следовал по набережной Невы, народоволец Рысаков бросил бомбу под бронированную карету царя. Взрыв произошел под задними колесами, поднялось довольно густое облако дыма, а карету очень сильно тряхнуло, даже подбросило. Задняя стенка экипажа разбилась, лошади следующего экипажа – полковника Дворжицкого – оказались ранены. В промерзлой земле образовалась огромная воронка. Весь царский поезд сразу остановился.
Из Дневника событий, изданного Комаровым по свидетельствам очевидцев в следующем, 1882 году:
«Крик ужаса раздался по набережной. В этот момент место злодейства представляло такую картину: один из казаков, упомянутых выше, Малеичев, лежал мертвый несколько позади кареты, близ тротуара набережной. Другой казак, сидевший на козлах возле кучера, Мачнев, склонился в изнеможении, судорожно ухватываясь за козлы. На самом тротуаре, шагах в тридцати позади, бился на земле и стонал Захаров… он был ранен осколком смертоносного снаряда. В нескольких шагах от него стоял, отвалившись на перила канавы, изнемогая, офицер, также раненый. Впереди падал на землю городовой».
Александр II не пострадал, кучер убеждал царя не выходить из кареты, он клялся, что и в поврежденном экипаже довезет императора до дворца. И все же Александр не послушался.
Тем временем террорист Рысаков, бросивший бомбу под карету, был схвачен. В него вцепилось сразу несколько человек. Царь, пошатываясь, подошел к нему, посмотрел на него с минуту и охрипшим голосом спросил:
– Ты бросил бомбу?
– Да, я.
– Кто такой?
– Мещанин Глазов.
Александр II помолчал и после паузы проговорил:
– Хорош, – и добавил: – Что тебе нужно от меня, безбожник?
Не дождавшись ответа, он уже повернулся к карете, когда человек, до того осторожно пробиравшийся вдоль ограды, кинул вторую бомбу. Это был террорист Гриневицкий, он был убит тем же взрывом, который смертельно ранил царя.
Из дневника событий:
«Государь опустился на землю таким образом, что скорее присел, чем упал, откинувшись корпусом назад и инстинктивно стараясь только опереться руками о землю. От шинели Государя остался воротник и не более полуаршина верха ее; вся остальная часть шинели была разметана взрывом, который был так силен, что на газовом фонаре все стекла исчезли и самый остов фонаря искривило. С головы Государя фуражка упала; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; размозженные ноги были голы, из них лилась кровь струями; на бледном лице следы крови и подтеки».
Кто-то предложил внести монарха в первый же дом. Александр на мгновение открыл глаза и прошептал:
– Во дворец… Там умереть…
Одежда его была сожжена или сорвана взрывом, правая нога его была оторвана, левая раздроблена и почти отделилась от туловища. Лицо и голова же были изранены, ротмистр Колюбакин поддерживал царя в крошечных санях. По дороге Александр открыл глаза и спросил: «Ты ранен, Колюбакин?»
Народоволец Фроленко вспоминал: «Царя подхватили и стали тащить на сани. Тогда третий метальщик, забыв, что у него под мышкой бомба в виде портфеля, бросился помогать усаживать царя в сани. Не перевязав раны, Александра II повезли во дворец, а когда привезли, он, оказалось, уже умер. Доктора потом утверждали, что если бы ему перевязали раны вовремя и не дали бы истечь кровью, то он остался бы жив».
Из саней его на руках внесли во дворец, все окружавшие его люди были в крови. Кровь пятнала золоченую мебель и мраморные полы дворца. Кто-то пытался привести его в чувство, смачивая лоб водой. Фельдшер Коган прижал артерию на левом бедре царя, пытаясь остановить кровотечение. Прибыл лейб-медик Боткин, но все было поздно.
Император Александр II лежал на диване у стола. Он был в бессознательном состоянии. «Три доктора были около него, но было очевидно, что Государя нельзя было спасти. Ему оставалось несколько минут жизни. Вид его быль ужасен: его правая нога была оторвана, левая разбита, бесчисленные раны покрывали лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой – смотрел перед собой без всякого выражения.
Каждую минуту входили один за другим члены Императорской Фамилии. Комната была переполнена. Я схватил руку Никки, который стоял близко от меня, смертельно бледный, в своем синем матросском костюмчике», – вспоминал великий князь Александр Михайлович.
Поведение Екатерины Юрьевской описывают по-разному. Михаил Александрович пишет, что она вбежала в комнату полуодетая, преодолев сопротивление какого-то не в меру ретивого стража, и упала навзничь на тело царя, покрывая его руки поцелуями и крича: «Саша! Саша!»
Французский посол Морис Палеолог, не бывший непосредственным свидетелем произошедшего, говорит совсем иное. По его словам, никаких истерик Катя не устраивала и одета она была не в пеньюар, а в платье для прогулки – так как договорилась с мужем поехать в Летний сад. Она не плакала, а мужественно помогала врачам делать перевязки и останавливать кровотечения, пытаясь спасти жизнь супруга.
Когда Боткин объявил, что государь-император скончался, Екатерина Михайловна потеряла сознание. На флагштоке над Зимним дворцом медленно спускали флаг… В Петербурге начались облавы, аресты – вскоре почти все «народовольцы» были арестованы, преданы суду и пятеро из них казнены через повешение. Проект конституции, уже подписанный Александром Вторым, остался нереализованным.
После смерти мужа Екатерина больше не могла оставаться в России: дети Александра от первого брака ненавидели ее. Рассказывают, что, чтобы выжить ее из дворца, Александр III даже распорядился не отапливать ее комнаты. Княгиня Юрьевская с детьми вынуждена была эмигрировать в Ниццу, где прожила еще долгие годы. Представители императорской фамилии ее так и не простили. Возможно, именно этим и объясняется то, что она не уничтожила их переписку, не стала делать секрета из своей скандальной любви, а, напротив, издала книгу воспоминаний.
Она родила Александру пятерых детей, двое из которых умерли в младенчестве. Все дети были узаконены и получили титул светлейших князей Юрьевских. Средняя дочь Екатерины и Александра Ольга вышла замуж за Георга-Николая, сына Натальи Пушкиной. Удивительное совпадение, но Екатерина Долгорукая – полная тезка невесты мальчика-императора Петра II. Вот так судьба дала второй шанс девушке с этим именем стать женой российского императора.
Ближайшим сподвижником императора-освободителя был Михаил Тариелович Лорис-Меликов. С его именем связана так называемая «бархатная диктатура», или «диктатура сердца» – т. е. деятельность Верховной распорядительной комиссии, направленная на подавление революционного террора. Временное затишье было принято за успех, и в конце 1880 года комиссия была распущена.
Именно Лорис-Меликов подготовил «Проект извещения о созыве депутатов от губерний», названный даже «Конституцией Лорис-Меликова».
Он был ближайшим другой Екатерины Михайловны, но при дворе популярностью не пользовался. За глаза его даже называли «армянским шарлатаном».
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
